Здесь нет ничего зазорного, ведь страх – такое же естественное человеческое чувство, как боль, голод и инстинкт продолжения рода. И если кто-то говорит, что никогда ничего не боялся, можно смело утверждать, что эти слова – всего лишь пустая бравада, не имеющая ничего общего с реальностью. Правда в другом: каждый раз, прежде чем направить свой самолет в сторону врага, тебе необходимо пройти сквозь чистилище извечного противостояния долга и страха, исход которого заранее гарантировать абсолютно невозможно.
Есть мнение, что пилоту, имеющему солидный боевой опыт, гораздо легче заставить свой страх отступить. Отчасти это верно, ведь отличное владение самолетом, умение пилотировать его в сложных метеоусловиях, грамотное применение тех или иных тактических приемов атаки, конечно же, заметно повышают шансы на выживание. Но постоянное балансирование между жизнью и смертью неумолимо подтачивает твою психику, тем быстрее, чем больше товарищей гибнет в сражениях. Поэтому нельзя исключить вероятность того, что однажды может наступить момент, когда моральные силы человека окажутся исчерпанными и он будет не в состоянии сохранить контроль над собой.
Именно в такой ситуации и оказался Сергей Токарев, прибывший в полк вместе со мной. Летал он довольно неплохо и вплоть до августа 43-го никаких нареканий не вызывал, выполняя боевые задания не хуже других. И вдруг… Что-то сломалось в его душе, и он начал хитрить.
Летит, например, звено. Впереди – облачность. Одиночному экипажу вполне по силам пройти сквозь нее, а вот строй группы, утратившей визуальный контакт между ее членами, неминуемо рассыплется, и, скорее всего, безвозвратно. Чтобы избежать этого, мы разработали довольно простую и эффективную методику действий. При входе в облака ведущий продолжает движение заданным курсом, а ведомые, чтобы исключить столкновение, отклоняются градусов на двадцать-тридцать, каждый в свою сторону. При этом все экипажи переходят в набор высоты. Таким образом, поднявшись над верхней кромкой облаков, можно вновь найти друг друга.
Так вот, начал Сергей возвращаться из боевых полетов раньше времени, оправдываясь тем, что, войдя в облака, потерял свою группу. Раз, другой, третий… Конечно, неприятная ситуация… Но делать окончательные выводы никто не спешил – на войне всякое может случиться. Лишь Борзов, увидев в действиях Токарева систему, отреагировал в свойственной ему манере, планируя «подозреваемому» боевые задания чаще, чем остальным.
К сожалению, воспитательные меры, предпринятые командиром, на этот раз дали отрицательный результат – Сережа стал хитрить еще чаще, используя для этого любую возможность. Взлетел, например, а через некоторое время назад поворачивает. «Двигатель, – говорит, – забарахлил». Или другой «дефект» обнаружится. А для техников подобные ЧП – пятно на репутации. Вот и приходилось им, беднягам, весь самолет до последнего винтика осматривать. Естественно, безрезультатно… Даже пробные полеты в районе аэродрома проводили… Но все работало нормально…
Другой раз при переходе через линию фронта зенитки обстреляли. «Самолет получил повреждения, – докладывает Токарев после посадки, – пришлось возвращаться». Да только вот незадача – при ближайшем рассмотрении в плоскости или фюзеляже удается отыскать лишь несколько незначительных пробоин, совершенно не представлявших угрозы для крылатой машины…
И вот одним сентябрьским утром нам объявили о срочном построении всего летного состава полка. Такие события в годы войны были большой редкостью и проводились только лишь по самому значительному поводу. Поправив обмундирование, мы заняли свои места, устремив свои взгляды на командира.
– Лейтенант Токарев! – без всяких предисловий резко скомандовал Борзов. – Выйти из строя!
Сережа выполнил приказ, но сделал это несколько неуклюже, словно стараясь оттянуть время. Он стоял в нескольких шагах впереди первой шеренги, как и положено, по стойке «смирно», но что-то едва заметное придавало его осанке характер обреченности подсудимого, замершего в ожидании приговора.
Борзов подошел к Сергею и несколько секунд пристально смотрел в его глаза. Конечно, видеть лицо командира не представлялось возможным, но в этом не было необходимости – совсем недавно я сам находился почти в таком же незавидном положении. Огненный немигающий взгляд, прожигающий насквозь, внезапно возник передо мной. Сердце сдавило предчувствие чего-то ужасного.
Внезапно Борзов резко отошел в сторону и, пробежав глазами вдоль первой шеренги, громовым голосом медленно отчеканил:
– За проявленную трусость лейтенант Токарев приговаривается к расстрелу!
От этих слов, хлеставших наотмашь, у меня моментально дрогнули коленки, кровь ударила в виски, участилось дыхание. «Как же так… Расстрелять живого человека… Сейчас с него снимут ремень, сорвут погоны и…» О том, что произойдет дальше, страшно было даже подумать… «Неужели это не сон?..»
Честно сказать, тогда я никак не мог осудить своего товарища, ведь сам знал, почем фунт лиха. К тому времени я четко понимал, что война может сломать ЛЮБОГО и НИКТО из нас, стоявших в строю, не застрахован от подобного, поэтому ни на мгновение не верил в то, что Сережа избегал боя по злому умыслу. Несомненно, сознание собственного бессилия перед своим страхом уже само по себе было для него жестокой пыткой, и Токарев прилагал все усилия, чтобы перебороть себя. Уже после войны доводилось слышать, что в таких случаях человек совершенно не способен контролировать свои действия – в определенный момент воля отключается сама по себе, а руки и ноги тут же разворачивают самолет в обратную сторону.
Убежден, что Сережа был виноват лишь в том, что его душевная организация оказалась немногим более хрупкой, чем у других однополчан. Дать бы парню немного времени, чтобы привести себя в порядок… Но, увы, на войне это невозможно…
Выдержав паузу, Борзов продолжил:
– Приведение приговора в исполнение полностью зависит от выполнения лейтенантом Токаревым боевого задания! – Затем, еще раз взглянув на его осунувшуюся фигуру, добавил: – Полетишь сегодня!
Услышав это, мы вздохнули с некоторым облегчением. Командир дал Сергею шанс, а значит, верит в него. Правда, Токарев последний раз летал вчера ночью и ему не мешало бы отдохнуть… С этого построения все расходились молча, пребывая в подавленном состоянии…
В тот день несколько «Бостонов» нашего полка выполняли групповой крейсерский полет, в котором Токарев участвовал в качестве топ-мачтовика. Сразу же после удара по конвою, обнаруженному в районе Мемеля, на отходивших от места атаки торпедоносцев навалились немецкие истребители. И тут Сережа, каких-то несколько минут назад сумев взять себя в руки и успешно выполнить задание, вновь не совладал со своими эмоциями и вместо того, чтобы держаться своих товарищей (а при встрече с превосходящими силами истребителей единственная надежда на спасение – это согласованный огонь воздушных стрелков), решил уйти в сторону. Может, рассчитывал, что немцы, поглощенные группой, упустят из виду одиночный самолет… Может, так вышло само собой, рефлекторно… Больше Токарева никто не видел… А в неравном воздушном бою погибли еще два экипажа. Произошло это 14 сентября…