Внимательный читатель может задать весьма резонный вопрос: почему же тогда в мемуарной литературе, написанной непосредственными участниками войны, в качестве характеристики отличившихся в сражениях воинов зачастую фигурирует не соответствующее действительности слово «бесстрашный»?
Думаю, причина проста – данный эпитет, знакомый моему поколению еще с первых прочитанных в детстве публикаций о достижениях советских авиаторов, столь часто встречался во всех фронтовых газетах, что намертво въелся в сознание ветеранов.
Другое дело, знающие о войне не понаслышке вкладывали в понятие бесстрашия несколько иной смысл, имея в виду не отсутствие страха как такового, а способность преодолеть его ради выполнения своего долга. При этом и авторы воспоминаний, и их сверстники-читатели понимали друг друга правильно.
Но чем больше времени уходило с момента окончания войны, тем ближе к исходному лексическому значению возвращалось толкование вышеуказанного прилагательного, вызывая широкий спектр чувств – от романтического восторга до полного недоверия. Поэтому, ставя перед собой цель максимально честно рассказать о событиях, в которых мне довелось участвовать, и, кроме того, считая «бесстрашие» слишком уж пафосным словом, я решил полностью отказаться от него в своей книге. Пусть каждый читатель решает сам, кто из нас заслужил такую характеристику, а кто нет.
Еще 31 июня, развивая достигнутые ранее успехи, войска 1-го Прибалтийского фронта вышли к побережью Рижского залива западнее Риги, перерезав сухопутные коммуникации противника, соединяющие Прибалтику с Восточной Пруссией. В ответ немцы предприняли отчаянное контрнаступление, нанеся главный удар в направлении Шяуляя, находившегося тогда всего в двадцати километрах от линии фронта.
Утром 17 августа на командном пункте нашего полка появился Василий Сталин.
– Нужен опытный экипаж, – с порога сказал он Борзову и, подойдя к столу с разложенной на нем картой, продолжил: – Вот здесь, в районе леса, находятся немецкие танки. Неспроста они там, явно к прорыву готовятся. Пошли кого-нибудь, пусть вскроет места их сосредоточения. А мы сразу и ударим по ним! Истребительное прикрытие я обеспечу.
– Сквирского ко мне! – приказал Борзов после непродолжительного раздумья.
Разведка прошла весьма удачно, и вскоре на штабную карту довольно точно было нанесено положение танковых войск противника, изготовившегося к атаке. И буквально часа через два после этого прямо над нашим аэродромом прошли фронтовые бомбардировщики «Ту-2». Много их было, до десяти эскадрилий в полном составе.
До этого мне, да и остальным друзьям-однополчанам, ни разу не доводилось наблюдать с земли, как под мощный аккомпанемент могучих двигателей стремительно проносится в небе безукоризненный строй девяток бомберов. Идеально правильные треугольники звеньев, в которых каждый самолет казался как будто намертво приклеенным к своему месту. Сразу было видно – в воздухе настоящие асы. «Как на параде», – восхищенно подумал я.
Причем летели они безо всякого прикрытия. Никакой необходимости в нем не было – скорость «Ту-2» примерно соответствовала скорости немецких истребителей «Ме-109» и «FW-190». Тем более из наших самолетов сопровождать «туполевых» могли лишь новые «Ла-7», появившиеся на фронте весной 44-го. Да и мощное бортовое вооружение, установленное на «Ту-2», позволяло дать достойный отпор врагу.
– Все, капут фрицам! – радостно произнес стоявший рядом техник.
– Это точно, – согласился с ним кто-то из летчиков.
Но, к сожалению, получилось совсем не так, как хотелось. Или в штабах ошиблись, передавая бомберам координаты цели, или ведущий штурман напортачил… Неизвестно. Знаю лишь то, что отбомбились «туполевы» не там, где надо, что сразу же обнаружилось контролирующим результат атаки разведывательным самолетом.
– Срочно посылай всех, кого можешь, нанести удар по танкам, – вновь обратился к Борзову Василий Сталин. – Медлить нельзя, немцы уже готовы, вот-вот в атаку пойдут.
Как назло, на командном пункте находился только что прилетевший сюда полковник А. Н. Суханов, командир нашей 8-й минно-торпедной дивизии, седой такой мужик лет под шестьдесят.
– Я выполняю совсем другую задачу, – резко ответил он, не слушая никаких возражений, – и рисковать своими экипажами не буду!
Василий Сталин смерил Суханова испепеляющим взглядом, смачно выругался и понесся к ожидавшему его «Виллису», бросив напоследок: «Это тебе даром не пройдет!»
Как показали последовавшие за этим диалогом события, опасения молодого комдива были совершенно справедливыми. Не прошло и двух часов, как немцы начали свое контрнаступление и, к вечеру прорвав фронт, стали продвигаться в сторону Шяуляя…
…На следующий день А. Н. Суханова сняли с командования дивизией. Некоторое время его обязанности исполнял начальник штаба В. П. Попов, пока в конце августа на это место не назначили полковника М. А. Курочкина. Уже после войны слышал, что нашего бывшего комдива видели в Румынии, где он служил в должности военного атташе…
…Тут уж нам совсем не до шуток стало, ведь от Шяуляя до нашего аэродрома всего лишь десять километров. А на нем кроме нас целая истребительная дивизия, а это еще три полноценных полка. Ясно, что надо ноги уносить из Шяуляя, пока не поздно. Вот только куда… И решить этот вопрос следовало до наступления темноты, ведь большинство летчиков-истребителей не имели никакого опыта ночных полетов.
Вскоре выяснилось, что ближайший свободный аэродром находится в Паневежисе, и хотя никто не имел ни малейшего представления ни о состоянии его взлетно-посадочной полосы, ни о ее габаритах, иного выбора не оставалось. Василий Сталин быстро договорился с Борзовым о том, что наши экипажи будут вести эскадрильи истребителей к новому месту базирования, и через некоторое время окрестности Шяуляя огласились ревом моторов взлетавших самолетов.
А солнце уже начинает скрываться за горизонтом. Да и звуки артиллерийской канонады, кажется, стали раздаваться еще ближе к аэродрому. Мысленно подгоняя время, выруливаю на стартовую позицию и даю полный газ моторам. Машина, немного покачиваясь, начинает разбег. На этот раз она набирает скорость медленнее, чем обычно. И неудивительно, ведь я везу с собой восемь человек технического состава, да еще и торпеду.
Отрываюсь от земли, поворачиваю голову в сторону Шяуляя. Почти у самых городских окраин вижу вздымающиеся к небу пыльные столбы разрывов. «Совсем близко подошли, сволочи, – про себя ругаю немцев самыми последними словами. – Ну ничего, чай не 41-й на дворе, еще вернемся». Сразу же за мной, последним, как и положено в подобных случаях, взлетает наш командир Иван Иванович Борзов.
Садились мы в Паневежисе в том же порядке, в котором взлетали: сначала истребители, затем наши торпедоносцы, я и Борзов. Причем самолетов на аэродроме скопилось настолько много, что за неимением другого места они были просто расставлены рядами по обе стороны взлетно-посадочной полосы.