Сара чувствовала себя совершенно растерянной. Ей вдруг захотелось довериться Фельдману, поведать ему о своих страхах, секретах. Хотелось, чтобы он утешил ее, приласкал, ободрил. Желание задело ее за живое…
Она вбегает в приемную Фельдмана. Видит, что дверь в его кабинет приоткрыта. Оттуда доносятся приглушенные голоса. Она вздыхает с облегчением. Она боялась, что не застанет доктора. Прием у нее назначен только на среду. Но она не может ждать. У нее произошла серьезная стычка с отцом. Такой еще не было с тех пор как она вернулась домой из колледжа. Они наговорили друг другу столько гадостей. И он ударил ее. Прямо по лицу.
Она надеется, что на щеке еще остался красный след от удара. «Полюбуйся, Фельдман. Видишь, какое чудовище мой отец. Теперь тебе понятно, почему я его ненавижу»?
Она в нерешительности топчется под дверью кабинета. С кем он разговаривает? Ясно, что он с пациентом, иначе дверь была бы плотно закрыта. И вдруг она узнает голос посетительницы. Это Мелани.
Она ему милее, это уж точно. Наверняка у нее нет от него секретов. Она и его любимица.
Тишина. Что там происходит?
Нужно выяснить.
Она заглядывает в щель. Видит их. Фельдмана и свою сестру. В обнимку. Слышит его шепот: «Мелани».
Она пулей вылетает из приемной. На улице останавливается, чтобы перевести дух. Прохожие оглядываются на нее. Она кидается в аллею, ее тошнит.
— Тебе нехорошо, Сара?
— Что?
— Ты держишься за живот, — сказал Фельдман.
Она тут же опустила руку на колено.
— Что именно ты рассказал отцу о гибели Мелани? — спросила Сара, избегая встречаться взглядом со своим собеседником.
— Только то, что произошла ужасная авария и смерть наступила мгновенно. Он не вдавался в подробности. Да я и не ждал этого. Для него моей информации было вполне достаточно, если принимать во внимание его душевное и физическое состояние.
— Ты имеешь в виду его сердце?
Фельдман кивнул головой.
— Его проверяют на мониторе, но пока, слава Богу, все в норме.
— Наверное, он переживет всех нас. — Сара вновь почувствовала головокружение. Она парила в свободном полете. Дыхание давалось с трудом. Ее болтало из стороны в сторону. Ухватиться было не за что.
Фельдман взял ее за руку. Головокружения — как не бывало, на смену ему пришло странное ощущение, сродни похмелью.
Он тотчас же выпустил ее руку и даже отступил на шаг. Словно боялся очередной атаки с ее стороны.
— Тебе нужно посетить специалиста и снять стресс, Сара, — со сдержанной настойчивостью порекомендовал он. — Если ты и дальше будешь все держать в себе, дело кончится плохо.
А как же ты, Фельдман? Разве ты не обременен грузом тайных переживаний?
— Он хочет видеть тебя, Сара.
Она расслышала только голос Фельдмана, но не то, что он произнес.
— Твой отец, Сара, — сказал Фельдман. — Он спрашивает о тебе с тех пор, как проснулся. Ты как, настроена повидать его?
— Ты уверен, что он спрашивал обо мне?
— Кроме тебя у него никого не осталось.
Она хрипло рассмеялась.
— Ирония судьбы, ты не находишь? В конечном итоге кривая жизни вывела его на меня.
Фельдман печально вздохнул.
— Сара, Сара. Помирись с ним. Это нужно в первую очередь тебе. Твой отец, может, и был блестящим, выдающимся психиатром, но не думай, будто я не в состоянии оценить его промахи как родителя. Я знаю, что из вас двоих он всегда выделял Мелани. Что ты очень долго жила в тени своей сестры. Что, лишившись матери, которую считала своим единственным союзником, ты почувствовала себя обманутой, никому не нужной. И все эти годы ты отчаянно пыталась подавить в себе растущую боль и обиду, поскольку боялась, что эти чувства сломят тебя. Но сейчас, Сара, как раз такой момент, когда они начали прорываться наружу. Вот почему ты так ранима и вспыльчива. И что особенно меня тревожит, так это ослабление защитных функций твоей психики.
— Я вполне владею собой.
Фельдман покачал головой. Ее ложь была для него очевидна.
— Если бы не эта чудовищная трагедия, ты еще смогла бы продержаться. Блокируя память о прошлом, отрицая реальность.
Она закатила глаза.
Фельдман был непреклонен.
— Ты вправе задать вопрос: какую реальность я имею в виду?
— Я не стану этого спрашивать, — сухо сказала она.
— А реальность состоит в том, Сара, что тебе не убежать от прошлого, ты его заложница. И связана им по рукам и ногам.
— Проповедь окончена, отец Фельдман?
— Ты не сможешь расстаться с прошлым, пока не выяснишь для себя, что именно удерживает тебя в нем и от чего ты не в силах освободиться.
— Это Мелани наговорила тебе весь этот вздор? Освободиться, говоришь? А ты знал, от чего хотела освободиться она? Ты знал, о чем она втайне мечтала? — Эта гневная тирада только и удержала Сару от отчаянного желания наброситься на доктора с кулаками.
— Мы сейчас говорим не о Мелани.
— Нет, мы оба думаем о ней. Потому что никто из нас не в состоянии освободиться от Мелани, разве не так, Фельдман? — Это был уже не вопрос, а, скорее, обвинение.
Фельдман мог бы попытаться опротестовать его. Но он этого не сделал.
Отец сидел в кресле у окна своей гостиной, безмятежно созерцая идеально ухоженные сады. Сара не видела отца целую неделю, и он показался ей каким-то усохшим. Лицо его было изможденным, плечи поникли, руки безжизненно свисали с подлокотников.
Приглядевшись повнимательнее, она заметила кардиомонитор, к которому был подключен отец.
Когда за Сарой закрылась дверь, отец даже не повернул головы, чтобы посмотреть, кто вошел, хотя она намеренно кашлянула, давая понять, что он не один в комнате.
— Папа?
Он не ответил.
Она в нерешительности топталась возле двери.
— Ты хотел меня видеть, папа?
— Облачно сегодня.
Она посмотрела в окно.
— Да.
— Как ты думаешь, будет дождь?
— Вполне возможно.
— Ты вечно отказывалась надевать плащ в дождь.
— Я до сих пор не ношу плащей.
— Помнишь тот ярко-желтый макинтош?
Сара чуть нахмурилась, пытаясь вспомнить. Ярко-желтый макинтош? Да, кажется, вспомнила. Такие носят рыбаки на Мэйне.
— Это был макинтош Мелани, — хрипловатым голосом произнесла она.
— Да. Мелани, — эхом отозвался отец.