У Анжелины не было сил лгать дальше. Она прижалась лбом к плечу дядюшки.
— Прости меня, ты прав. Анри — мой сын. Прошу тебя, не говори никому об этом.
— Но, малышка, я тебя пытал вовсе не для того, чтобы отдать на суд Божий, черт возьми! У меня тоже есть принципы. И я горжусь своей племянницей. Если бы ты бросила малыша, то глубоко разочаровала бы меня. Ты поступила по-своему, как добрая мать. Анжелина, послушай меня. Твой сын унаследует мое имущество, мои земли и мой дом. Если бы ты доверилась мне раньше, мы с Урсулой могли бы его усыновить и воспитывать. Черт возьми! Он носил бы фамилию Бонзон, более достойную, чем это родовое имя с частицей.
Анжелина с трудом сдерживала слезы. Она повернулась своим очаровательным лицом к дядюшке Жану.
— Спасибо, что не стал осуждать меня. Уверяю, я предпочла бы, чтобы он носил твою фамилию, но уже поздно.
— Жаль! Хорошо. Не волнуйся, я сохраню твою тайну и унесу ее с собой в могилу. Будет лучше, если моя жена ничего не узнает. Иначе она очень расстроится. Если я на днях увижу этого мерзавца Сегена, ему больше никогда не захочется лить грязь на мою племянницу, распуская сплетни. Я его встретил как-то раз. Это было в мае, в воскресенье. Он прогуливался по хутору с супругой.
— Блез Сеген женился? — удивилась Анжелина.
— Похоже, да. Счастливая избранница лицом не вышла, зато весьма пухленькая.
«Если у него в постели каждый вечер будет жена, — подумала Анжелина, — он оставит меня в покое. А если он начнет болтать, что у меня есть ребенок от Гильема Лезажа, я скажу, что он врет, просто мстит мне за то, что я его отвергла». И тут ее охватила смутная тревога. Пытаясь успокоиться, она подумала о предложении Филиппа. «У меня не будет выбора. В один прекрасный день я больше не смогу жить в родном городе. Но раз уж Жерсанда намерена переезжать, будет лучше, если я поселюсь в Фуа или Люшоне. Мари-Пьер Кост говорила, что Люшон очаровательный город».
— О чем ты думаешь, моя козочка? — спросил Жан. — Улыбнись мне!
— В начале месяца мне пришлось многое пережить. Я пытаюсь обо всем забыть и быть счастливой вопреки всему, но это непросто.
Кивнув головой, Жан Бонзон молча согласился с племянницей. Вдруг он рукой показал на небо и радостно сказал:
— Смотри, дождь перестал! Гроза прошла стороной, разразившись над Олю. Выходит солнце! Вдыхай полной грудью аромат теплой земли, на которую пролилась свежая вода.
Они вышли из овчарни. На пороге их ждал промокший Спаситель.
— Не переживай, малышка, — подбодрил Анжелину Жан Бонзон. — Ты крепкой породы и выдержишь все невзгоды. А своего доктора держи под каблуком. Этому парню выпало слишком большое счастье жениться на тебе.
Повеселевшая, полная радужных надежд Анжелина засмеялась. Она не жалела, что приехала к дядюшке. Рассказав ему всю правду, она почувствовала неимоверное облегчение. Сидя на скамье из шифера, они разговаривали больше часа. Анжелина уже не боялась открывать свою душу. Жан Бонзон узнал об обстоятельствах, при которых была убита Люсьена, и о последствиях этого убийства.
— Значит, ты закончишь свою учебу в Тарбе, — заключил он. — До чего же печальная история! Мужчин, которые совершают подобные преступления, надо кастрировать, а потом вешать высоко на короткой веревке. Видишь ли, Анжелина, девушек, подвергшихся такому насилию, гораздо больше, чем мы думаем. И доказательством тому служат несчастные жертвы в наших местах. О нет, только не здесь… Это в прошлом. Но в окрестностях Сен-Жирона происходит много подобных преступлений. Я читал в газете. За два года погибли дочь торговца скобяными товарами из Кастильона и девчушка из Ториньяна. Но хуже всего то, что, если жертвам удается убежать от насильника, они никогда не подают жалобу. Если, к счастью, они не забеременели, то возвращаются к своей обычной жизни. Правда, стыд навсегда селится в их сердцах, а тела остаются оскверненными. Но самое худшее, конечно, быть изнасилованной негодяем и умереть от его руки. Скажи, племянница, сын Лезажей, часом, не овладел тобой силой? Ибо, если это так, рано или поздно я его встречу и спущу с него шкуру.
Анжелине было неловко разговаривать с дядюшкой на эту тему. После смерти матери она редко виделась с ним.
— Нет, я отдалась добровольно, — покраснев, призналась Анжелина. — Я была без ума от него. Прошу тебя, не будем больше говорить об этом.
Разговор прервался, поскольку из дома вышла Урсула с Анри на руках. Раскрасневшаяся после сна Октавия шла следом. В доме своей госпожи и подруги Октавия никогда не позволяла себе отдыхать после обеда. Она была без белого чепца, что удивило Анжелину, и словно выставляла напоказ свои еще темные, немного взлохмаченные волосы.
Жан Бонзон бросился к жене и протянул руки к ребенку.
— Дай его мне, этого славного мальчугана. Он уже перестал меня бояться. Эй, малыш! Сейчас мы с тобой посмотрим на серую крольчиху и ты сможешь погладить ее крольчат.
Мальчик робко улыбнулся, но позволил взять себя на руки. Вскоре он уже сидел на плечах горца.
— О, какой он высокий, этот человечек! Идем, в дорогу!
Дядюшка Жан, изображая лошадь, поскакал трусцой, что привело малыша в восторг. Развеселившиеся женщины пошли следом, чтобы понаблюдать за этими двумя шельмецами, как выразилась Октавия.
Во второй половине дня в доме царила атмосфера любви и нежности. Около восьми часов Жан Бонзон повел всех по лесной тропинке. Он обещал Анжелине пойти перед заходом солнца в лес за лисичками. Прогулка получилась на удивление приятной. От подлеска исходил чарующий запах сырой земли. Когда они добрались до сосен, этот запах смешался с ароматом голубовато-зеленой хвои. Птицы без устали пели, прославляя лето оглушительной трелью. Звуки сливались в гармоничный хор, и это был фантастический концерт.
Впереди бежал Спаситель. При попадании солнечных лучей на его белую шерсть та переливалась всеми цветами радуги. Лапы собаки тяжело опускались на землю, не издавая при этом никакого шума. Добежав до ручья, Спаситель заливисто залаял.
— О, смотрите! — воскликнула Октавия.
От них убегал огромный олень. Он грудью пробивал себе дорогу в высоких папоротниках, а над головой его качались ветви деревьев.
— Я знаю его, — сказал Жан Бонзон. — Это семилетний олень. Ему всегда удается убегать от местных охотников, чему я очень рад. Семь лет свободы. И одиночества. Но осенью наступает период гона. И мы слышим, как он и другие олени ревут, бродя вокруг дома. Самый сильный покроет самку.
Эти откровенные слова заставили Октавию покраснеть. Анжелина, привыкшая в тому, что дядюшка никогда не стеснялся в выражениях, любовалась красивым животным, размером с лошадь. Разомлев от теплого воздуха сумерек, она вдруг почувствовала страстное желание увидеть Филиппа Коста. «Мне будет хорошо с ним. Он будет держать меня за руку, и я буду чувствовать себя прелестной и желанной. Мы будем целоваться, как тогда, в фиакре».