– Ну, успокойтесь, все хорошо, бомба обезврежена, бояться больше нечего. Пора в дорогу.
Но Борису понадобилось еще минут десять прежде чем он действительно успокоился. Я не осуждал его, не будь я более привычным к таким ситуациям, я бы тоже еще долго дрожал как осенний листок.
Полет прошел благополучно. Пока я пребывал на небесах, то размышлял о том человеке, который подготовил это покушение. Его сегодня постигло большое разочарование. Но это всего лишь означает, что следует ждать новой попытки. Я вдруг подумал о том, что моей смерти могут желать очень много людей, ведь я стою поперек множество дорог, по которым к своей цели идут мои недруги.
Приземлившись, я сразу же направился к своему дому. И едва переступил порог, как почти столкнулся нос носом с Анастасией. По выражению ее лицо я понял, что мое появление является для нее весьма неприятным сюрпризом.
Почему-то это вызвало во мне такой гнев, что я не сдержался.
– Вижу, вы не слишком довольны моим возвращением.
Она посмотрела на меня в упор своими прекрасными глазами.
– Да, я надеялась, что вы уехали навсегда.
– Чуть не уехал, – ответил я, имея в виду совсем не то, что имела в виду она.
Внезапно ко мне пришла безумная мысль: а если покушение на меня – ее рук дело. Ну, скорей всего непосредственно не Анастасии, а ее сообщника.
– А собственно, почему я должен уезжать! – почти не скрывая своего гнева, проговорил я. – Тут все принадлежит мне. Так захотел моя дядя. Раз он мне все завещал, он надеялся, что я останусь тут на совсем. И я сейчас раздумываю над этим его предложением.
Внезапно ко мне пришла одна мысль. Даже странно, что раньше я ни разу не подумал об этом. Надо будет при первой же возможности позвонить Ляндресу.
– Вы здесь чужой и всегда будете чужим, – проговорила Анастасия. – Вы никогда тут не приживетесь. Чтобы вы для этого не делали бы.
– А вот увидите, приживусь. Мне здесь нравится, хорошие места, природа чудная. Я начал к ним привязываться. А вы бы лучше помогли бы мне стать здесь своим. А знаете, я уверен, что дяде жутко не понравилось бы ваше отношение ко мне. Когда он писал свое завещание, он рассчитывал, что с вашей стороны мне будет оказан совсем другой прием.
Этот аргумент к моему большому удивлению оказал на нее такое сильное эмоциональное воздействие, что она внезапно села на стул и заплакала. Я, словно столб, стоял перед ней, не представляя, что делать мне в этой ситуации. Уже не первый раз меня поражала ее неожиданная реакция.
Потребовалось несколько минут, чтобы она успокоилась бы.
– Вы правы, я виновата перед его памятью. Однажды он действительно просил меня об этом. Как будто он предчувствовал свою смерть.
– Когда это было?
– Буквально за несколько дней до гибели.
Я сел напротив Анастасии, впервые взял ее за руку, и о чудо из чудес она ее не отобрала.
– Анастасия, ну чего мы с вами ссоримся, давайте придем хоть к какому-нибудь согласию.
– Это невозможно, вы хотите продать компанию. Причем, Обозинцеву. А Саша считал его своим, если не врагом, то недругом.
Я несколько секунд молчал. Знала бы, где я провел последний день, она разговаривала бы со мной не так. И уж точно не позволила бы мне поддержать ее руку и секунду.
– Я еще окончательно не принял решения. Возникают все новые обстоятельства, которые меняют мои намерения.
– Что за обстоятельства?
– Я расскажу вам, только в другой раз.
По-видимому, мое нежелание делиться с ней своими соображениями обидело ее, и она вырвала свою руку из моей ладони. Затем резко встала.
– Я вам обещаю, что не буду с вами нетерпимой. Но изменить свое отношение к вам, я не в силах даже во имя памяти о Саше.
Она поднялась наверх и скрылась в своей комнате. Я подождал несколько секунд, затем подошел к телефону.
Я услышал знакомый голос адвоката.
– Здравствуйте, Владимир Борисович, это я, Рунов.
– Очень рад вас слышать. Как ваши дела?
– По разному. У меня к вам вопрос.
– С удовольствием отвечу, если смогу.
– Согласно завещанию, если я откажусь от наследства или, к примеру, умру, кто наследует имущество?
– Анастасия Мефодьевна Успенская, – не задумываясь, как хорошо выученный урок, ответил он.
– Спасибо, – поблагодарил я и положил трубку.
Я невольно посмотрел на стул, на котором совсем недавно сидела Анастасия. Получается, что она более всех заинтересована в моей смерти. Я вдруг почувствовал, как прошиб меня холодный пот.
Но тогда, почему она не убила меня в доме? Что за чушь я несу, ведь это означает по сути самой написать признание в преступление и отнести его на почту. Я вдруг вспомнил ее слова о том, что главный инженер – большой изобретатель. Ему пару пустяков смастерить подобную смертоносную штуковину. Ну а кто конкретно ее прикрепил к вертолету, даже не столь важно, исполнитель всегда найдется. Любой подкупленный служитель аэродрома мог это сделать без всяких препятствий. И кто потом разберет, почему упала машина? Да и разбираться-то, наверное, никто не будет. Сломался мотор, вот и вся причина. Зачем другую искать?
Я вдруг почувствовал себя как человек, которого освещают мощным прожектором. Его всех видят, а он никого. Все тут на меня смотрят и в лучшем случае испытывают ко мне неприязнь, а в худшем – ненависть. Я тут ни кому не нужен, везде лишний. Я один против всех. Даже трудно сосчитать, скольким людям я мешаю. Может, стоит все бросить к чертовой матери и удрать отсюда пока не поздно?
Эта идея мне показалось столь привлекательной, что я едва не бросился собирать чемодан. И все же, несмотря на такое сильное желание, я оставался сидеть на месте. Какая-то сила удерживала меня здесь. И, честно говоря, я понимал ее происхождение. Дело заключалось даже не в прекрасной Анастасии; в конце концов, за свою жизнь я бросил не одну женщину, а тут даже ничего и не начиналось, а в том, что перед моим мысленным взором постоянно находился дядя. И хотя я видел его только на фотографии, он так зримо, словно тень Гамлета, представал передо мною, что мне подчас казалось, что он вот-вот заговорит. У меня было полное ощущение, что в нашем незримом соревновании, я проигрываю ему в чистую. И не только потому, что Анастасия его любила и любит, а меня презирает и ненавидит, ему удалось сделать в жизни то, к чему я даже и близко не подступал. И эта собственная на его фоне ущербность уязвляла меня до самой глубины моей натуры.
Мои размышления прервало появление Маринина. Он выглядел крайне встревоженным.
– Евгений Викторович, Борис мне только что все сообщил. Это просто ужасно! Я даже не знаю, что тут сказать.
Маринин говорил столь громко, что Анастасия выглянула из своей комнаты.