Ле Шапелье смутился.
– Признаюсь, я колебался, – начал он оправдываться. – Но господин Дантон не поверил мне на слово, что вам может прийтись не по вкусу такое предложение.
– Не поверил! – завопил Дантон, перебивая его. Он резко повернулся к Ле Шапелье, размахивая большими руками. – Вы сказали мне, что ваш приятель – патриот. Патриотизм не знает угрызений совести. И вы называете этого жеманного учителя танцев патриотом?
– А вы бы, сударь, согласились ради патриотизма стать убийцей?
– Конечно согласился бы – разве вы не слышали? Я же сказал, что с удовольствием давил бы их своей дубиной, как… блох!
– Что же вам мешает?
– Что мне мешает? Да то, что меня повесят. Я же говорил!
– Ну и что с того? Вы же патриот! Почему бы вам не прыгнуть в пропасть, подобно Курцию, [149] раз вы верите, что ваша смерть принесет пользу вашей стране?
Господин Дантон начал проявлять признаки раздражения:
– Потому что моей стране принесет больше пользы моя жизнь.
– Позвольте же и мне, сударь, тешить себя аналогичной тщеславной мыслью.
– А что же вам угрожает? Вы бы сделали свое дело, прикрываясь дуэлью, – как поступают они.
– А вам не приходило в голову, сударь, что закон вряд ли будет считать обычным дуэлянтом учителя фехтования, убившего своего противника, – особенно если будет доказано, что этот учитель сам спровоцировал дуэль?
– Ах вот оно что! Тысяча чертей! – Господин Дантон надул щеки и произнес с испепеляющим презрением: – Так вот в чем дело! Вы просто боитесь!
– Можете считать, если угодно, что я боюсь сделать тайком то, что такой хвастливый патриот, как вы, боится сделать открыто. Есть у меня и другие причины, но с вас довольно и этой.
Дантон задохнулся, потом выругался более изощренно, чем раньше.
– Вы правы!.. – признал он, к изумлению Андре-Луи. – Вы правы, а я не прав. Я такой же никудышный патриот, как вы, и к тому же трус. – И он призвал в свидетели весь Пантеон. [150] – Только, видите ли, я кое-что стою, и если меня схватят и повесят – увы! Сударь, мы должны найти какой-то другой выход. Извините за вторжение. Прощайте! – Он протянул свою ручищу.
Ле Шапелье стоял в замешательстве, удрученный.
– Поймите меня, Андре. Простите, что…
– Пожалуйста, ни слова больше. Заходите ко мне поскорее. Я бы уговорил вас остаться, но уже бьет девять часов, и сейчас придет первый ученик.
– Да я бы и не отпустил его, – сказал Дантон. – Мы с ним еще должны решить задачу, как уничтожить господина де Латур д’Азира и его друзей.
– Кого?
Вопрос прозвучал резко, как выстрел. Дантон уже повернулся к двери, но остановился, удивленный тоном, которым Андре-Луи произнес вопрос. Они с Ле Шапелье снова обернулись.
– Я сказал – господина де Латур д’Азира.
– Какое отношение он имеет к вашему предложению?
– Он? Да ведь он – главный кровопускатель.
Ле Шапелье добавил:
– Это он убил Лагрона.
– Он не принадлежит к числу ваших друзей, не так ли? – поинтересовался Дантон.
– Так вы хотите, чтобы я убил Латур д’Азира? – очень медленно спросил Андре-Луи, как человек, мысленно что-то взвешивающий.
– Вот именно, – ответил Дантон. – И тут потребуется рука мастера, могу вас уверить.
– Ну что же, это меняет дело, – сказал Андре-Луи, думая вслух. – Весьма соблазнительно.
– Ну так за чем же дело стало?.. – Исполин снова шагнул к нему.
– Погодите! – поднял руку Андре-Луи, затем, опустив голову, отошел к окну.
Ле Шапелье и Дантон, обменявшись взглядами, стояли в ожидании, пока Андре-Луи размышлял.
Сначала он даже удивился, почему сам не избрал подобный путь, чтобы закончить давнишнюю историю с господином де Латур д’Азиром. Что пользы с того, что он стал искусным фехтовальщиком, если не отомстит за Вильморена и не защитит Алину от ее собственного честолюбия. Ведь так легко было разыскать Латур д’Азира, нанести ему смертельное оскорбление и таким образом добиться своего. Сегодня это было бы убийством – убийством столь же коварным, как расправа Латур д’Азира над Филиппом де Вильмореном. Однако теперь роли переменились, и Андре-Луи шел бы на дуэль, не сомневаясь в ее исходе. С моральными препонами он быстро справился, однако оставались юридические. Во Франции все еще существовал закон, который Андре-Луи тщетно пытался привести в действие против Латур д’Азира. Однако этот закон моментально сработал бы в аналогичном случае против него самого. И тут внезапно, словно по наитию, он увидел выход, который привел бы к высшей справедливости. Андре-Луи стало ясно, как добиться, чтобы наглый и самоуверенный враг сам наткнулся на его шпагу и к тому же считался бы зачинщиком дуэли.
Андре-Луи снова повернулся к посетителям. Он был очень бледен, в больших темных глазах появился какой-то странный блеск.
– Наверно, трудно будет найти замену бедному Лагрону, – заметил он. – Наши земляки вряд ли поспешат занять это место, чтобы попасть на шпагу Привилегии.
– Да, конечно, – уныло ответил Ле Шапелье, затем, видимо догадавшись, о чем думает друг, воскликнул: – Андре! А ты бы?..
– Именно об этом я думал – ведь таким образом я бы получил законное место в Собрании. Если вашим Латур д’Азирам угодно будет задирать меня – ну что же, их кровь падет на их собственные головы. Я, разумеется, и не подумаю расхолаживать этих господ. – Он улыбнулся. – Я всего-навсего плут, пытающийся быть честным, – вечный Скарамуш, творение софистики. Так вы думаете, Ансени выставил бы меня своим представителем?
– Выставил бы своим представителем Omnes Omnibus’a? – Ле Шапелье рассмеялся, и на лице его отразилось нетерпение. – Ансени будет вне себя от гордости. Правда, это не Рен или Нант, как могло быть, захоти вы раньше. Однако таким образом вы будете представлять Бретань.
– Мне придется ехать в Ансени?
– Вовсе не обязательно. Одно письмо от меня муниципалитету – и вы утверждены. Не нужно никуда ехать. Пара недель, самое большее, – и дело сделано. Итак, решено?
Андре-Луи на минуту задумался. А что делать с академией? Можно договориться с Ледюком и Галошем, чтобы они продолжали занятия, а он будет только руководить. В конце концов, Ледюк теперь прекрасно знает свое дело и на него вполне можно положиться. В случае необходимости можно нанять третьего помощника.