Он повернулся и глянул в глаза Хоуэллсу, затем Джеймсу и, наконец, Холмсу:
– До чего отвратительно, до чего вульгарно и аляповато обставлены все дома, какие я видел в Европе! А теперь взгляните на этот этаж – безупречный вкус, идеальная гармония цветов, дух умиротворения, покоя и глубочайшего довольства, пронизывающий каждую деталь. Еще нигде и никогда не было такого восхитительного дома.
– Он и впрямь прекрасен, Сэм, – сказал Хоуэллс.
Клеменс будто не слышал его.
– Словно какое-то злое наваждение заставило меня забыть всю прелесть нашего дома, – тихо продолжал он, обращаясь к самому себе. – Это… это… – Клеменс одновременно хлопнул ладонями по подлокотникам и ударил в пол подметками начищенных туфель, хотя не имел в виду ни того ни другого по отдельности. – Это место для меня, господа, чарующе светло, и великолепно, и уютно, и естественно. Такое чувство, будто я очнулся от дьявольского сна. Словно я никогда не уезжал отсюда, и стоит повернуть голову, – он посмотрел в сторону лестницы, – и моя дражайшая Ливи спустится вместе с крошками… – Клеменс вновь глянул на всех поочередно. – Однако в душе я знаю, что так никогда больше не будет.
Наступила долгая тишина.
Клеменс вновь провел рукой по глазам и резко встал.
– Довольно чепухи, – хрипло проговорил он. – Идемте в бильярдную на третьем этаже, где стояла моя пишущая машинка… адский механизм, при посредстве которого мистер Холмс намерен установить истину.
Джеймс и Хоуэллс вслед за Клеменсом и Холмсом поднялись на лестничную площадку второго этажа. Хоуэллс задержал Джеймса, тронув его за рукав.
– Здесь была спальня Сэма и Ливи, – прошептал он, указывая в дальний конец коридора. (Клеменс с Холмсом уже поднялись на следующий пролет и не могли его слышать.) – Они купили в Италии широченную кровать с таким роскошным резным изголовьем, что всегда клали подушки в изножье, чтобы, как говорил Сэм, видеть это баснословно дорогое изголовье, засыпая и просыпаясь. Джон и Алиса Дэй привезли собственную кровать, так что итальянское чудо по-прежнему стоит в чулане.
Джеймс кивнул, однако Хоуэллс не выпустил его локоть, а зашептал, указывая свободной рукой на другую дверь в том же коридоре:
– Вон в той комнате я всегда останавливался. Часто ночью – в час, в два, даже в три – меня будили крадущиеся шаги. Я выглядывал и видел, что Сэм, в ночной рубашке, бредет по коридору с кием в руках – ищет партнера.
– И вы шли с ним играть? – шепнул Джеймс.
– Почти всегда. – Хоуэллс негромко хохотнул. – Почти всегда.
С верхней площадки загремел голос Клеменса:
– Вы поднимаетесь или перерываете ящики комода в поисках сокровищ? Мне нужен партнер! Первый и лучший сыщик-консультант мира не играет на бильярде и не хочет учиться!
* * *
Генри Джеймс разглядывал бильярдную американского писателя, мысленно отмечая ее особенности. Скошенные стены (комната располагалась на верхнем этаже самой высокой башни) были выкрашены в терракотово-розовый цвет. Посередине стоял бильярдный стол шириной пять и длиной десять футов. Мешочки на лузах по углам и на серединах длинных сторон, сшитые из золотой парчи и украшенные бахромой, придавали помещению рождественский вид, а наклонные стены напоминали, что это всего лишь игровая комната на чердаке.
Пол устилал узорчатый персидский ковер, в тех же тонах, что стены, но несколько более красный. Кирпичный камин в дальней стене располагался чуть сбоку от середины комнаты и стола. Джеймс смотрел на него и думал, как уютно должно быть в этой мансарде зимой или непогожими летними ночами. Рядом с камином стоял грубой работы шкапчик без дверец высотой футов пять; на его полках по-прежнему лежали бумаги и книги.
В комнате был письменный стол с керосиновой лампой, но основное ночное освещение обеспечивали четыре газовые лампы, висящие низко над бильярдом на бронзовой крестовине. За бильярдным и письменным столом находилась дверь на балкон; свет лился в веерообразное окно над ней, в два узких окна по бокам и в квадратное окошко самой двери.
Высокое окно слева от входа представляло собой витраж с центральной композицией из двух скрещенных киев, дымящейся сигары между киями и кружкой пенного пива над ними.
– Мой фамильный герб, – объявил Клеменс. Он раскурил очередную сигару и теперь расхаживал между камином и бильярдом, держа в руке кий. – У Шекспира на гербе было только что-то вроде ощипанного пера на поле, которое Джонсон назвал горчичным. Я считаю, мой лучше.
Джеймс отметил, что роспись потолка повторяет мотив скрещенных киев. В дальнем левом углу, перед низким квадратным окном, стоял столик поменьше с пишущей машинкой. Холмс уже склонился над ней.
– Можно мне перенести ее на тот стол и испробовать? – спросил Холмс.
Клеменс только быстро глянул в его сторону, ответил «разумеется» и тут же вновь повернулся к Джеймсу и Хоуэллсу:
– А теперь, мистер Джеймс, желаете сразиться со мной за титул первого англо-американского литературного бильярдиста мира?
– Увы, – ответил Джеймс. – Я не играю. Даже не пробовал никогда и не стану оскорблять это благородное зеленое сукно попыткой научиться сегодня.
– Точно не хотите? – В голосе Клеменса сквозило нескрываемое разочарование. – Бильярд во всех его разновидностях крайне увлекателен, а когда я играю плохо и выхожу из себя, то становлюсь очень забавен – вам бы наверняка понравилось. Если, разумеется, вы не ханжа-методист, осуждающий божбу, ругательства, эпитеты и инвективы.
Джеймс поднял руки ладонями вперед и попятился, давая понять, что не сдастся на уговоры. В комнате было довольно много разномастной мебели: еще столики, плетеные стулья, кресла-качалки и два табурета, по виду – из салуна на Диком Западе. Джеймс выбрал обычное кресло и сел.
– Хорошо, – выдохнул Клеменс вместе с клубом дыма. – Хоуэллс, добрый друг, старый противник, снова остались только вы и я…
Хоуэллс подошел к стене слева от камина, где стояли кии, выбрал себе один.
– Прошу обратить внимание, – сказал Холмс, – что чистая белая карточка, которую я вставляю в машинку, по размеру, фактуре и содержанию хлопка полностью идентична тем, что приходили Генри Адамсу, Хэям и Кларенсу Кингу в каждую годовщину смерти Кловер Адамс. Нед Хупер также получал такие карточки до своей безвременной кончины.
– Откуда вы знаете про одинаковое содержание хлопка и все такое? – спросил Клеменс.
– Я изучил карточки под микроскопом, а также с помощью портативной химической лаборатории, которую привез с собой в Вашингтон, – ответил сыщик.
Он выровнял карточку и отпечатал два слова. Все остальные подошли ближе и встали у него за спиной.
Ее убили.
Детектив заранее достал шесть карточек, полученных Хэями, и еще одну, которую дал ему Кларенс Кинг.