— Клет сел с ним в автобус?
— Нет, только оплатил билет.
— Так с чего же подозревать Клета в убийстве, совершенном в Бэтон-Руж?
— Спроси Дэна Магелли. Послушай, Дэйв, если увидишь Клета Персела, скажи ему тащить свою толстую задницу ко мне в офис.
— Есть, босс, — ответил я.
— И не умничай. Я вне себя от ярости.
— По какому поводу?
— Что ты забыл в доме Дюпре?
— Сам не знаю.
Она хмыкнула и повесила трубку. Когда я вернулся за стол, Алафер и Пьер уплетали гигантские креветки, зажаренные в толстом золотистом кляре.
— Угощайтесь, мистер Робишо, — пригласил он, — так что вы хотели сказать о моей картине?
— Она напоминает мне песню группы «Тадж-Махал» под названием «Прекрасная креолка». Ее написал Миссисипи Джон Херт, но исполняет именно эта группа. Там поется о загородном доме, о саде и о блюзах на граммофоне.
— Неужто? — переспросил Пьер.
Боковым зрением я почувствовал на себе взгляд Алафер.
— Каджунская певица по имени Ти Джоли Мелтон подарила мне запись этой песни, когда я лежал в больнице в Новом Орлеане.
Дюпре мило кивнул, его взгляд светился добродушием солнечного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев. И тут я понял, что же мне в нем не нравилось. Его глаза непрерывно лгали. Я уверен, что он мог бесконечно долго не сводить с людей внимательного и даже участливого взгляда, полного практически вечной любознательности, при этом ни на секунду не показывая свои истинные мысли, в которых он в это время расчленяет души своих собеседников.
— Сегодня я видел фотографию одной из ваших картин на выставке в университете. Обнаженная женщина на софе это Ти Джоли, не так ли?
— Боюсь, я не знаю, о ком вы говорите, — ответил Пьер, вгрызаясь в креветку и не прекращая жевать, наклонившись на тарелкой, но ни на мгновение не отводя своего взгляда от моего.
— Это ее сестру выбросило на песок в глыбе льда к югу отсюда.
Дюпре вытер рот салфеткой:
— Да, слышал об этом. Как можно оказаться в глыбе льда в Мексиканском заливе?
— Всех это интересует, не так ли? — спросил я. — Ти Джоли раньше пела в паре клубов у Байю-Бижу. Вы бываете в клубах в Байю-Бижу?
— Нет, не имел такого удовольствия.
— Вот это совпадение, так совпадение, — сказал я.
— Какое совпадение?
— Вы создаете портрет женщины, похожей на Ти Джоли. Потом вы пишете место, почти точно воспроизводя песню, которую она дала мне на айподе. Но о ней вы никогда не слышали. Мне только что звонили насчет Фрэнки Джиакано. Свое офисное здание вы приобрели у его дядюшки Диди Джи. Вчера ночью кто-то размазал мозги Фрэнки по туалетной кабинке автобусной станции в Бэтон-Руж.
Дюпре положил креветку на тарелку. Похоже, он собирался с мыслями.
— Я не понимаю, почему вы так агрессивны, мистер Робишо. Хотя это, пожалуй, не совсем честно. Позвольте высказать догадку. Весь вечер вы поглядываете на графин. Если вы хотите бренди, просто налейте себе. Я этого делать не буду. Никаких оскорблений, но ваша история известна всем. Я восхищаюсь тем, как вы смогли восстановить свою жизнь и карьеру, но мне не нравятся ваши намеки.
— Дэйв задал вопросы просто и без подвоха, почему бы тебе на них не ответить? — спросила Алафер.
— Мне кажется, я уже ответил, — заявил Дюпре.
— Почему же тогда просто не сказать, что образ твоего натюрморта тебе навеяла песня? В чем тут проблема? — спросила Алафер.
— Когда это ты стала искусствоведом? — ответил вопросом на вопрос Пьер.
В этот момент отворилась застекленная дверь, и на террасу вышел Алексис Дюпре. Уголки его рта отвисли, одет он был в серую рубашку с длинным рукавом с застегнутым воротником и манжетами, хотя день выдался теплым. Его осанка была нелепой комбинацией жесткости и хрупкости, а параллельные шрамы на щеке казались половиной кошачьих усов.
— Что вас сюда привело? — спросил он.
— Ошибка, — ответил я.
— А это еще кто? — спросил старик у Пьера, сощурив глаза то ли от любопытства, то ли от подозрения.
— Это моя дочь, сэр. Проявите толику уважения, — ответил я.
Алексис Дюпре поднял палец:
— Кто ты такой, чтобы поправлять меня в моем доме?
— Пойдем, Альфенгеймер, — сказал я.
— Что вы сказали? Ваффен?
— Нет, дедушка, он просто назвал свою дочь детским прозвищем. Все в порядке, — встрял Пьер.
Мы с Алафер встали из-за стола и направились к машине. Вдруг я услышал шаги у меня за спиной.
— Я просто не могу поверить, что вам хватило наглости так разговаривать с узником концлагеря. Мой дед побывал в лагере смерти, там погибли его брат, сестра и родители. Он выжил только потому, что его выбрали для медицинских экспериментов. Или вы всего этого не знали? — выпалил Дюпре.
— Возраст или история вашего дедушки не оправдывает его грубости, — ответил я. — Я также думаю, что с рассудком у него все в порядке. Мне кажется, что страдания других людей — постыдное прикрытие.
— Может, вы и бросили пить, мистер Робишо, но вы все равно пьяница и белый мусор. Возьмите мисс Алафер и убирайтесь с моей земли. Думаю, только такой глупец, как я, мог пригласить вас сюда.
— Как вы меня только что назвали? — переспросил я.
— То, как я вас назвал, никоим образом не связано с историей вашего рождения. Термин «белый мусор» относится скорее к состоянию души, — ответил Пьер, — вы ненавидите успешных людей, тех, у кого есть деньги и которые заставляют вас признать, что вы — неудачник. Думаю, это не самая сложная для понимания концепция.
— Еще раз такое скажешь, и будешь сожалеть об этом всю свою жизнь, — медленно процедила Алафер.
— Я бы на вашем месте послушал, — заметил я, — у нее черный пояс, башку в два счета снесет.
Пьер Дюпре повернулся к нам спиной, вернулся на террасу и зашел в дом, где его ждал дед, словно оставляя позади себя мерзкую нечисть, которая по несчастному стечению обстоятельств пересекла крепостной ров и попала в замок.
Мы отъехали, а я пытался понять, что только что произошло. Может быть, я дожил до тех лет, когда мне стало наплевать на оскорбления? Еще несколько лет назад моя реакция на слова Пьера Дюпре была бы совсем иной, и я поймал себя на мысли о том, что это понравилось бы мне больше, чем та пассивность, которую я продемонстрировал.
— Больше не буду называть тебя этими глупыми именами, Алафер, особенно когда рядом с нами чужие люди, — произнес я.
— А с чего старикан взорвался-то?
— Ему показалось, что я сказал Ваффен. Ваффен СС были элитными нацистскими подразделениями, знаменитыми своим фанатизмом и беспощадностью. Они казнили британских и американских военнопленных и работали в некоторых лагерях смерти. Наши пехотинцы, как правило, просто пристреливали их, когда те попадали им в руки.