— Ну-ка, отмотай пленку, — сказала Хелен, — она бунтует по вопросам, на которые всем наплевать. Она ходит в церковь, где большая часть прихожан бедны и необразованны, и чувствует себя там суперзвездой. Но в политике и в бизнесе она всегда принимает сторону большинства и подлизывается своим миленьким ротиком к правильным людям. Позволь перефразировать. Она всегда готова поцеловать нужную задницу.
— Это уже как-то грубовато, — ответил я.
— Когда ей было лет пятнадцать, я была инструктором на стрельбище. Летний лагерь Варины спонсировал команду по стрельбе из винтовки, они каждое утро приходили пострелять на час или около того. Однажды утром, после грозы, Варина устроилась под навесом со своей винтовкой двадцать второго калибра. Ни одного выстрела еще не было сделано, я только вышла из офиса с бумажными мишенями, когда увидела, как она заряжает свою винтовку. Я никогда не позволяла им заряжать оружие, пока я не схожу на рубеж, не закреплю мишени и не вернусь обратно под навес. Она это знала, но все равно заряжала винтовку, заталкивая патроны в магазин один за другим, не отводя взгляда от рубежа. Я сказала: «Варина, не заряжать, пока я не скажу». Но она передернула затвор, как будто не слышала меня, подняла винтовку и выпустила две пули, прежде чем я смогла добраться до нее, чтобы остановить. Метров в десяти позади фанерных фигур, к которым мы крепили бумажные мишени, на дереве хурмы сидела самка опоссума с тремя малышами на спине. Варина всадила одну пулю ей в бок, а вторую в голову.
— Иногда дети не знают, что творят, — ответил я.
— В этом-то и вопрос. Она знала. Она знала правила, слышала, как я приказала ей прекратить заряжать винтовку, но это ее не остановило, и она попросту убила ни в чем не повинное существо. Чертовка.
Варина Лебуф без стука распахнула дверь Хелен и вошла в кабинет. Она была одета в джинсы, низкие сапоги и оранжевую ковбойскую рубашку, губы блестели розовым блеском, грудь вздымалась, а щеки пылали.
— Какая удача, я поймала вас обоих, — заявила она.
— Мисс Лебуф, прошу вас спуститься вниз по лестнице, выйти через боковую дверь, переставить свою машину, после этого пройти через главный вход и спросить в приемной, на месте ли детектив Робишо и я, — холодно произнесла Хелен, — затем кто-нибудь позвонит мне на внутренний номер, и я, вероятно, скажу этому человеку, что я на месте, и попрошу его направить вас ко мне. А может, и нет.
— Мой адвокат подает в суд на ваше полицейское управление и помощника шерифа Катин Как-ее-там. Хотела сказать вам об этом лично, так как тут умеют приписывать небылицы всем, кто не пляшет под вашу дудку.
— И в чем ваш иск? — спросила Хелен.
— Унижение моего отца. Вы ударили его о патрульную машину. Несправедливо обвинили во всем, в чем только могли. Знаешь, в чем твоя проблема, Дэйв?
— Просвети уж.
— У тебя есть мозги, но работаешь ты на людей безо всякого интеллекта. Думаю, ты каждый день борешься с этой мыслью.
— На выход, мисс Лебуф, — приказала Хелен.
— Рада видеть, как мудро расходуются налоги, которые я плачу, — сказал Варина. — Тьфу!
Она вышла, не закрыв за собой дверь, я последовал за ней по лестнице и через боковой выход. Она шла быстро, сверкая глазами от ярости.
— Нет, Варина, так легко тебе от меня не уйти.
— Говори, чего тебе, я опаздываю.
— И куда же?
— На встречу с кардиологом моего отца, ему утром было плохо.
— Почему же не сказала об этом наверху?
— В суде ты еще много чего услышишь.
— После того, как меня чуть не угрохали рядом с твоим жилищем, ты убирала кровь и стекло с моего лица и искренне беспокоилась обо мне. Ты сказала, что в деле, которым я занимаюсь, замешаны миллионы. Ты также сообщила, что люди, пытавшиеся меня прикончить, не знают границ. И ты посоветовала мне не быть таким глупцом.
— Это никоим образом не связано с плохим обращением с моим отцом.
— А я думаю связано. Я думаю, что твой отец — жестокий человек, способный на все, что, по его мнению, сойдет ему с рук. Я думаю, что этот гражданский иск просто для отвлечения внимания.
— Мой отец вырос в бедности и в другую эру. Думаешь, справедливо смотреть в прошлое из настоящего и судить людей, никогда не покидавших пределов штата Луизиана за всю свою жизнь?
— Я всегда восхищался тобой, Варина. Мне не хотелось бы, чтобы ты причиняла боль той женщине, помощнику шерифа. Она справедливо обошлась с твоим отцом, а этот гражданский иск обанкротит ее и, наверное, разрушит ее жизнь и жизнь ее детей. Хочешь, чтобы это было на твоей совести?
Машина Варины Лебуф была с откидным верхом, она положила руку на дверь и отдернула ее, видимо, почувствовав, насколько сильно раскалился металл на солнце. Ее лицо было перекошено, в глазах сквозила боль.
— Хочу задать тебе еще один вопрос, — сказал я, — я знаю тебя с подростковых лет и всегда думал, что ты настоящий победитель. Кто-то рассказал мне о том, как ты пристрелила опоссума на стрельбище, когда тебе было пятнадцать. У опоссума были детеныши.
— Это наглая ложь!
— Может, ты и не хотела убивать его. Может быть, увидела движение листьев и хотела попасть в ветку. У детей так бывает. У меня было. Я однажды застрелил большого енота, и мне до сих пор неприятно об этом вспоминать.
— Я не убила ни одного животного за всю свою жизнь, и скажи тому лжецу, который наплел тебе это, а я уверена, что это Мисс Железная Стерва 1969 года Хелен Суле, чтобы держала свой грязный рот на замке, а не то мне плевать, шериф она или нет, я поймаю ее, когда вокруг будет достаточно свидетелей, и расцарапаю ей рожу!
— А вот этого я тебе не советовал бы.
Солнце зашло за облако, оставив канал, здание мэрии, окруженное дубами, и петляющую подъездную дорогу в тени. Я увидел, как краски покидают лицо Варины.
— Дэйв, как ты не видишь, всего этого можно избежать! Мы проживаем свои жизни так, как можем. Людям, принимающим решения, на нас наплевать. Зачем терять жизнь попусту? Когда все это закончится, никто даже не вспомнит, как нас звали.
— Зато мы будем помнить, кем были, а кем не были, — ответил я, — счет к концу игры не меняется.
Я думал, что она просто уедет, но она поступила иначе. Она вцепилась мне в руку и сильно ее пожала, словно в акте отчаяния, и я почувствовал, как ее маленькие ногти впиваются мне в ладонь. Затем Варина села в машину и, поправив прическу, отъехала под звуки радио. Луч солнечного света упал на нее, разделив ее лицо напополам, как будто это были два разных человека, и художник, рисовавший их, никак не мог сделать окончательный выбор.
Тем вечером я увидел, как «кадди» Клета подъехал в сумерках к нашему дому, за рулем сидела женщина. Клет вылез из машины с пассажирской стороны и пошел к крыльцу, а женщина тронулась с места и повернула за угол неподалеку от «Шэдоус», мигая синим поворотником в надвигающейся темноте. Я встретил Клета на ступеньках.