— Твоя задача — это не твоя цель. Твоя задача — контролировать то, что происходит вокруг тебя. Правильное использование ствола дает тебе этот контроль. А после этого твой личный выбор — это твой личный выбор.
— А чем ты занимался до того, как стал наемником, Луи? — спросила тогда Гретхен.
— Смотрела «Банду, не умевшую стрелять»?
— Да, Джерри Орбах играл там Джо Галло.
— Помнишь того льва, которого Джо держал в своем подвале, они еще приковали его к цепи на автомойке? Я ухаживал за львом. Я участвовал в этой истории, — ответил Луи.
Но ни ее пальцы на маслянистой прохладе оружия, ни воспоминания о юмористе-наемнике из Бруклина не могли избавить Гретхен от тошноты в желудке. Хотя нет, слово «тошнота» даже близко не описывает то чувство бесконечного опустошения, которое, казалось, прогрызалось наружу через ее тело. Она с трудом сжала руль в непослушных, твердых и сухих ладонях. Из зеркала заднего вида на нее смотрело серое и незнакомое лицо, она внезапно почувствовала запах собственного пота. Гретхен понимала, что, если остановится поесть, ее непременно вырвет. Она думала, что ничего хуже детства с ней уже никогда не произойдет. Ее жизненные альтернативы представляли собой множество дверей, и каждая из них вела в преисподнюю. Она могла либо сделать то, что ей приказал человек, называющий себя Марко, либо стать повинной в смерти собственной матери, причем смерти ужасной. Оружие Гретхен, а им она не только умела пользоваться, но и пыталась контролировать окружающий мир, стало ее же ловушкой, которая вот-вот должна была лишить ее души, захватив с собой жизни ее матери, Дэйва и Алафер Робишо и Клета Персела, лучшего из известных ей людей, чья доброта, казалось, сквозила в каждом его движении, каждом прикосновении и каждом проявлении заботы. Его бескорыстная привязанность к ней, казалось, не имела источника или объяснения. Ему ничего не нужно было от нее, и он не злился, когда она злилась на него. Его поведению не было никакого объяснения. Привязанность Клета к ней можно лишь сравнить с привязанностью отца к дочери, но при этом она не имела с ним никакой кровной связи. Почему же все это происходит именно с ней?
Когда Гретхен припарковалась у мотеля на Ист-Мейн, с неба срывались последние капли осеннего дождя, дым от барбекю Клета висел высоко в деревьях, а подъездная аллея была украшена россыпью красных и желтых листьев болотного клена. Ростбиф на гриле превратился в кусок угля. Она выключила зажигание, взяла коробку с пассажирского сиденья и отправилась к коттеджу Клета. Жалюзи были наглухо задраены, а серый воздух внутри наполнен запахом заплесневелых полотенец вперемешку с тестостероном и пивом, засохшими на пропитанных потом простынях. На журнальном столике покоилась бутылка мятного шнапса и полбутылки «Карта Бланка». Клет в трусах и майке спал на диване, лежа на боку и накрыв голову подушкой. Рубашка и брюки валялись на полу.
Гретхен села в кресло рядом с диваном, достала автоматику двадцать второго калибра и прикрутила к стволу глушитель. У нее шумело в голове, сердце тяжело стучало, рукоять пистолета вдруг стала скользкой во вспотевшей ладони. Дыхание Гретхен было столь громким, а во рту пересохло настолько, что она боялась разбудить его скрипом языка о сухие десны. Она опустила пистолет за спину и прикоснулась к спине Клета.
— Это я, — прошептала она.
Клет Персел не шелохнулся.
— Это Гретхен. Просыпайся! — повторила она.
Когда Клет опять не пошевелился, она вдруг почувствовала иррациональный приступ злости и нетерпеливости по отношению к нему, словно это он был повинен во всех ее проблемах и заслужил все, что с ним может произойти. Ее сердце тяжело стучало, ноздри раздулись в страхе и волнении. Она схватила его плечо левой рукой и резко встряхнула. Кожа мужчины была горячей и маслянистой, покрытой бусинами пота. Он стянул подушку с головы и взглянул на девушку через плечо затуманенным взглядом.
— Что стряслось? — спросил он.
— Опять нажрался?
— Да, денек не удался, да и ночка так себе. Пора бросать, — ответил он. Клет перевернулся на диване и приподнялся на локте. — Сколько времени?
— Забудь про время.
— В чем дело, Гретхен? Что у тебя там в руке?
Она подняла пистолет над матрацем.
— Это ствол, из которого я пришила Бикса Голайтли. На мой шестой день рождения он попросил меня прийти на кухню и помочь ему приготовить лимонад. Мать только что ушла в магазин за пирогом. Он расстегнул ширинку и прижал член к моему лицу. Он сжал мою голову так сильно, что я думала, что у меня треснет череп. Бикс сказал мне, что, если я буду плохой девочкой и расскажу маме, что мы сделали, и он именно так сказал: «что мы сделали», он вернется в Майами и похоронит меня на заднем дворе. Я никогда не знала его полного имени, не знала, откуда он. В начале этого года он был на бегах в Хиалее с прочим сбродом. Они сказали ему, что я исполняю заказы для мафии. Он так и не провел никаких параллелей между мной и той маленькой девочкой, которую изнасиловал. Мне потребовалось много времени, чтобы поквитаться с ним, но я это сделала. Что ты думаешь об этом, Клет?
Персел теребил простынь, его лицо посерело, губы внезапно пересохли.
— Думаю, ничего в этом страшного нет.
— В том, чтобы пришить парня?
— В том, чтобы пришить парня, заставившего маленькую девочку заниматься с ним оральным сексом в ее день рождения и угрожавшего ее убить. Что ты собираешься делать с этим стволом?
— Использовать его.
— На ком? — спросил он.
— Мишеней хоть отбавляй.
Клет сел на диване и взял пистолет из рук Гретхен. Обоймы в нем не было. Персел передернул затвор, но патронник тоже был пуст.
— Ты пришила Фрэнки Джиакано и Вейлона Граймза?
— Нет. И Голайтли, и Граймз и Джиакано были приговорены. Я прикончила Голайтли, но деньги за него не взяла. Я не знаю, кто застрелил тех двоих.
— Ты знаешь, кто я?
— Мужик, воняющий так, как будто пил последние двадцать четыре часа.
Клет открутил глушитель от пистолета и протянул ей то и другое.
— Что у тебя там еще в коробке?
Девятимиллиметровая «беретта», набор для чистки оружия, несколько запасных обойм и коробок с патронами.
— Я твой старик. Вот кто я такой, — ответил он.
— В смысле? Парень, что ли?
— Я твой отец.
Гретхен почувствовала в сердце резкую боль, которая паутиной пронзила всю ее грудь и, казалось, выдавила остатки кислорода из легких. Она почувствовала, как дернулась ее бровь и потемнело в глазах.
— Такими вещами не шутят.
— Я не шучу.
— Мой отец погиб во время «Бури в пустыне».
— Ты загремела в малолетку, когда тебе было пятнадцать, потом оказалась в приемной семье. Твоя мать тогда сидела в Майами-Дэйд. Я провел анализ твоей крови. Не было никаких сомнений в том, что я твой отец. Но ты сбежала из приемной семьи, прежде чем я мог оформить опекунство. Я дважды пытался найти тебя самостоятельно, затем нанял частного детектива в Лодердейле, но след оборвался на бегах в Хиалее. Ты там лошадей после скачек в стойла уводила, верно?