Анжелина вздрогнула, вспомнив о том, какую тревогу испытала прошлым летом, узнав о гнусных преступлениях.
— Ты прав, надо об этом забыть. Все позади. Ну, ты поедешь со мной к дядюшке?
— Разумеется! Туда или в любое другое место, но я последую за тобой по всем дорогам земли, моя ненаглядная.
Луиджи любовался профилем Анжелины, достойным античных статуй. Он наблюдал за игрой света на золотисто-рыжей пряди и на ресницах. Блузка Анжелины была расстегнута, частично обнажая грудь. Луиджи отвел глаза.
— Почему мы должны выполнять волю наших духовников? — прошептал он ей на ухо. — Плотский грех — самый приятный, самый безобидный. Разве плохо полюбить друг друга, раз уж мы скоро поженимся?
— Луиджи, на меня наложена епитимья. Я должна оправдать доверие отца Ансельма.
— Но ты пригласила меня в свою комнату. Анжелина, моя любимая, ты дергаешь черта за хвост!
Луиджи, наклонив голову, поцеловал Анжелину в губы и расстегнул блузку до конца. Его окутал приятный аромат лаванды, исходивший от белья и тела молодой женщины.
— Давай позабавимся, не переходя границ, определенных нам этими строгими господами в сутанах, — предложил Луиджи.
Анжелина молча согласилась, полностью отдаваясь этим упоительным ласкам. Луиджи обнажил ей грудь, и сразу же молочно-белая кожа засверкала, отражая пламя свечи.
— Разве грешно любоваться произведением искусства? — продолжал Луиджи. — Господи, да твои груди совершенны! Такие круглые, упругие, роскошные. Теперь распустим волосы. Ты такая красивая, моя любовь!
Луиджи заставил Анжелину сесть и стал распускать пучок, кладя шпильки на прикроватный столик.
— Этой ночью мне хотелось бы просто на тебя смотреть, словно я художник, которому ты будешь позировать полуобнаженной.
Луиджи гладил роскошные темно-рыжие волосы, которыми так часто восторгался. Он снял с Анжелины блузку и вышитую нательную рубашку. Она покорно позволяла ему все, хотя не могла унять внутреннюю дрожь.
— Ты очень красивая! — восхищался Луиджи. — Отныне меня будет преследовать это видение!
Кончиками пальцев он провел по ее грудям и плечам и стал ласкать соски цвета спелой малины. Наконец он добрался до спины и спустился к выемке, едва угадываемой под корсажем юбки.
— Это пытка! — простонала Анжелина. — Поцелуй меня, прошу тебя, поцелуй…
— Для кого пытка? — прошептал Луиджи, целуя ее в шею. — Я обожаю эту пытку.
Анжелина, бросив на Луиджи сладострастный взгляд, перешла к активным действиям и принялась расстегивать его рубашку. Затем она сняла ее и развязала кожаный шнурок, которым были стянуты черные волосы акробата на затылке.
— Теперь мы на равных, мсье де Беснак, — сказала она.
— Но я не такой привлекательный, как ты…
— Сейчас я это проверю.
Своими теплыми ладонями она провела по его гладкой смуглой коже. Он, задыхаясь от восторга, закрыл глаза.
— Какая опасная игра! — Анжелина вздохнула. — Близкая к плотскому греху!
Луиджи, прижав Анжелину к себе, впился в ее губы. Их тела слились воедино. Они никак не могли оторваться друг от друга, чтобы положить конец этому поцелую, который пробуждал в них пылкие чувства, заливал волнами небывалого желания. Луиджи первым потерял голову. Он поднял юбку Анжелины и нетерпеливо просунул дрожащую руку между ее ног, пытаясь отыскать потаенную женскую чашу, такую сладостную и нежную, которую он собирался испить на пике наслаждения. Но нет, не сейчас!
Случай спас их от плотского безумия, готового поразить обоих. В соседней комнате заплакал младенец. Это был пронзительный плач, на который отозвалась Ирена.
— Ну, ну, малышка, ну… — повторяла она и вдруг замолчала.
Анжелина, насторожившись, отпрянула от Луиджи. И тут раздался крик:
— Повитуха Лубе, быстрее! — кричала обезумевшая от ужаса мать.
— Боже мой! Луиджи, моя блузка! — засуетилась Анжелина. — Главное, не шуми, прошу тебя! И вообще тебе лучше уйти. До завтра… Пройди через диспансер.
Луиджи кивнул. Анжелина бросилась своей пациентке на помощь в довольно растрепанном виде. От огарка свечи исходил слабый желтоватый свет.
— Ирена, что случилось?
Прибежал Робер в полосатой пижаме, босиком. Он склонился над своей супругой, качавшей младенца, лицо которого стало пунцовым.
— Она сосала грудь, как вдруг остановилась и закричала. Потом она начала задыхаться. Посмотрите, она не дышит! Господи Иисусе, сжалься над нами! Оставь нам Анжелу, нашу бедную малышку!
Анжелина решительно забрала ребенка у матери. Она перевернула малышку вниз головой, держа ее за щиколотки левой рукой, а правой принялась похлопывать по спине, между лопаток. Изо рта маленькой девочки сразу же потекла слизь.
— Ее бронхи еще не полностью очистились от слизи. Так бывает у большинства новорожденных. Это моя вина. Я не слишком внимательно осмотрела ее.
Анжелина перевернула Анжелу и прижала ее к груди.
— Ну, не корите себя, мадемуазель Анжелина, — сказал мужчина. — Вы со своим женихом и так изрядно потрудились, чтобы устроить нас на ночлег и накормить. А уж ваша служанка со сломанной ногой…
Каждый раз, когда Розетту называли ее служанкой, Анжелина возмущалась. Но сейчас, не спуская глаз с младенца, она решила, что при первой же возможности объяснит этим людям, как она на самом деле относится к Розетте.
— Теперь малышка хорошо дышит, — сказала Анжелина. — Если она заснет, положите ее на бочок рядом с собой.
Робер взял дочь на руки и стал целовать ее.
— Моя малышка, ты так напугала своего папу! Оставайся с нами, Анжела, слышишь? Вот увидишь, ты будешь счастлива.
Ирена плакала, прижимая руку к сердцу.
— Святая Мадонна, я думала, что она умрет у меня на руках! — бормотала она. — Простите меня, мадемуазель! Я так кричала! Наверно, я вас разбудила.
— Нет, я не спала. Вы правильно сделали, что позвали меня. И без колебаний зовите снова, если заподозрите неладное. Я обязательно приду.
В маленьком доме на улице Мобек воцарилась тишина. Анжелина вернулась к себе в комнату. Луиджи ушел. Анжелина села на край кровати, дотронулась рукой до красного стеганого одеяла и стала вспоминать, как они, прижавшись друг к другу, слились воедино, словно их тела притягивала неведомая сила. «Моя любовь, с тобой все становится прекрасным и простым. Ты такой нежный, предупредительный, на редкость любезный! Ты излечил все мои раны».
Анжелина легла и задула свечу. Ее мысли потекли в ином направлении, теперь она думала о Робере и Ирене, этих простых людях. Да, у них не было денег, но они были невероятно щедрые, чистые, как бриллиант, способные безмерно любить свою не совсем нормальную дочку. Анжелина сравнила их с супругами Лезаж и в темноте брезгливо поморщилась. Эти двое купались в золоте в стенах роскошного мануария, где все было нарочито выставлено напоказ, но были лишены самого главного, на взгляд молодой женщины, — сострадания и снисхождения к обездоленным.