— Нет, не здесь.
— Ибо у кроликов есть уши? — шепнул Зефиро с заговорщицким видом. — Не волнуйся, этот никому ничего не расскажет.
И он крепко прижал кролика к себе.
— Ну так говори, что ты там надумал?
— Не здесь. Это очень важно.
— И все же говори, малыш!
Ванго проглотил слюну и объявил:
— Я хочу стать монахом.
Ванго даже предвидеть не мог такого взрыва.
Зефиро испустил гневный вопль и отшвырнул кролика к ограде. Затем начал Яростно пинать клетки, бормоча грубые ругательства, поскользнулся и упал. Посидев на полу, он разжал стиснутые кулаки и попытался успокоиться: обхватил голову руками, замер, потом несколько раз глубоко вздохнул и наконец спросил:
— Что ты об этом знаешь?
— О чем?
— О том, что намерен сделать. Ты ведь не смыслишь в этом ровно ничего.
— Я знаю…
— Молчи!
Ванго потупился. Кролики попискивали в своем загоне под скалой.
— Я утверждаю, что ты ничего об этом не знаешь!
— Я бываю здесь уже три года, — прошептал Ванго.
— Ну и что?
Настоятеля снова обуял гнев.
— И что? Если бы ты ходил три года в цирк, то захотел бы стать клоуном? А если бы просидел три года в кроличьем садке, то решил бы превратиться в кролика? Ты ничего не знаешь, Ванго! Ничего! Ничего! Ничего!
— Я знаю ваш…
— Но мир! Разве ты знаешь мир?! Что ты видел в жизни? Острова! Две песчинки в море! Свою няню, нескольких людей в рясах, ящериц… Жизнь ящериц — вот что тебе знакомо, Ванго! Ты и сам — ящерка среди других ящериц.
Ванго отвернулся. Слезы жгли ему глаза. Он-то надеялся, что падре примет его с распростертыми объятиями.
Какая-то пичужка пролетела совсем близко от него, явно желая утешить.
Зефиро присел на камень. Они долго молчали, не глядя друг на друга, потом Ванго подошел к настоятелю. И услышал слова Зефиро:
— Нам нужно расстаться.
И снова на несколько минут воцарилась тишина.
— Ты покинешь этот остров, Ванго, и свой остров тоже. Проведешь вдали отсюда целый год. А через год, если захочешь, вернешься сюда, ко мне.
— Куда же мне ехать? — спросил мальчик, рыдая.
Зефиро остро почувствовал свою вину.
Ему давно следовало отвадить Ванго от монастыря.
— Я назову тебе одно имя. Имя человека, к которому я тебя пошлю.
— В Палермо?
— Нет, дальше.
— Значит, он живет в Неаполе? — всхлипывая, спросил мальчик.
— Нет, гораздо дальше.
— В другой стране?
Зефиро взял Ванго за плечо и привлек к себе.
— В другой стране? — снова спросил Ванго.
— Его страна — это вся планета.
На берегах Боденского озера, Германия, шесть лет спустя, апрель 1934 г.
Цеппелин был привязан к полу гигантского ангара, словно пленный дракон. Державшие его тросы скрипели от натуги. Гирлянды прожекторов освещали его округлые бока. Время шло к полуночи. На полу, между грудами чемоданов и мешков с почтой, стоял радиоприемник, из которого лились джазовые мелодии Дюка Эллингтона.
— Герр доктор Эккенер!
Отрывистый, лающий окрик шел с улицы.
Дирижабль слегка дрогнул на своих тросах. Его серебристое тело еще источало солоноватый запах недавних перелетов. Сейчас он казался спящим.
— Найдите мне его!
С этим зычным приказом в ангар вошел человек, за которым следовали трое новобранцев в военной форме. При виде цеппелина солдаты застыли на месте.
«Граф Цеппелин» представлял собой летательный аппарат длиной в двести сорок метров, шириной в сорок и высотой с десятиэтажный дом. Рядом с ним люди казались крошечными личинками. Однако в случае с вошедшим данное сравнение было совершенно излишним — он и без того выглядел нелепо.
— Доктор Эккенер! Найдите мне доктора Эккенера!
Этот человечек, утонувший в своем просторном мундире, был крайсляйтером — нацистским руководителем округа Фридрихсхафен. Два дубовых листка, вышитых на воротнике кителя, ясно давали понять всю значимость данного звания тем, кто мог бы принять его за прыщавого подростка, наряженного мамочкой в парадный костюм по случаю визита к старой тетушке.
— Найдите его мне!
Солдаты вздрогнули, хотя мощь дирижабля внушала им куда больший трепет, чем истерическая жестикуляция шефа.
Они двинулись к серебристому монстру на цыпочках, словно опасаясь его разбудить.
Каждому из троих новобранцев было не больше двадцати лет.
Все они родились и выросли в этом районе. И все видели, как рядом с их домами возникают огромные летательные аппараты, изобретенные графом фон Цеппелином еще в конце XIX века. Мальчишки питали почтительную любовь к этому дерзкому предприятию, возникшему на берегах их озера и после кончины графа перешедшему под руководство Хуго Эккенера.
Особенно им нравилась легендарная история «Графа Цеппелина» — самого последнего воздушного корабля, который теперь совершал перелеты по всему миру, производя фурор в каждом городе, где делал остановку.
Все трое, в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, удостоились чести посетить цеппелин во время его инаугурации; они еще помнили, как дрожали их пальцы, касаясь фарфоровой посуды с голубыми и золотыми каемками, расставленной на столах, — хрупкой, почти прозрачной.
Заглядывая в десять пассажирских кают с широкими диванами, с иллюминаторами, смотрящими в небо, каждый из них мечтал о том, как однажды введет сюда за руку свою невесту.
Позже, в 1929 году, они вместе с толпой зрителей вопили от радости, глядя, как над верхушками сосен, под солнцем, проплывает «Граф Цеппелин», вернувшийся из кругосветного перелета, совершенного за двадцать дней плюс несколько часов.
Наконец они вышли из детского возраста и расстались с короткими штанишками, а потом освоили военное ремесло, но даже теперь, стоя навытяжку во дворе казармы, они не могли удержаться, чтобы исподтишка не взглянуть в небо, куда на рассвете взмывал цеппелин. И двести пар блестящих глаз устремлялись из-под тяжелых касок к детской мечте.
А сейчас, глубокой ночью, они стояли перед уснувшим дирижаблем, стыдясь того, что подошли к нему вооруженными.
Впрочем, даже их начальник — и тот не смел глядеть на него открыто. Он лихорадочно озирался, отыскивая источник мерзкой, вырожденческой музыки, от которой ноги так и просились в пляс.