Мадемуазель.
Скольким же он ей обязан! Мадемуазель, сама по себе, была для него целым миром. Казалось, ей ведомы все тайны бытия, но она посвящала его в них незаметно, по одной, как перебирают по зернышку четки. Вот так же это оливковое деревце теряло листья круглый год, но никто не замечал, что ему не хватает хотя бы одного.
Когда Ванго долго грустил, она утешала его фразами вроде: «Каждой печали свой день». У нее были собственные мудрые изречения.
Перед тем как выйти из-под древесного шатра, он помедлил еще несколько секунд.
А тем временем сзади к нему подкрадывалась огромная тень. Можно подумать, что Ванго нарочно позволял ей приблизиться. Но нет, он просто ничего не замечал вокруг, так ему хотелось продлить сладкий миг ожидания, возле своего деревца.
Наконец Ванго шагнул к дому, и в тот же миг чья-то рука грубо зажала ему рот, а самого его обхватили и приподняли с земли. Впервые за многие годы Ванго на минуту по-настоящему расслабился. Впервые утратил бдительность.
Но и этого короткого мгновения оказалось достаточно.
Мадемуазель увидела, как мужчины бросились к оружию. Она тоже услышала шум во дворе. Наверняка там караулил их сообщник. Один из мужчин вышел, но тотчас вернулся и кивнул другому в знак того, что все спокойно. И они снова взялись за свою адскую работу. Мадемуазель закрыла глаза.
А похититель куда-то нес Ванго в темноте. Он стиснул его с такой невероятной силой, что Ванго даже не пробовал сопротивляться.
Внезапно его опустили наземь. Он очутился в каком-то логове с полом, вымощенным плитками пемзы. Огонь, горевший в маленьком очаге, освещал это убогое жилище. Ванго выпрямился и увидел нацеленное на него ружье.
— Не двигайся!
Человек говорил на сицилийском наречии.
— Тебе с ними все одно не совладать.
И тут Ванго узнал Мацетту.
У них больше оружия, чем у всех карабинеров на всех островах до самого Милаццо.
Мацетта был прав. Дробовик с разрывными патронами, лежавший на столе Мадемуазель, вот уже двадцать пять лет считался самым грозным орудием убийства при охоте на слонов. А один из громил, могучего телосложения, был вооружен, кроме двух «Токаревых», прекрасным английским автоматом, висевшим у него на шее, как крестильный медальон.
Ванго встал на ноги.
— Садись! — приказал Мацетта. — И не пробуй удрать, не то я тебе колено прострелю. Не хочу, чтобы они тебя загребли.
Увидев, как незнакомцы входят в дом, Мацетта собрался было взять его приступом. Но в окно он увидел их арсенал. Он хорошо знал силу оружия. За свою жизнь он не боялся, он уже давно жил не для себя. Он боялся за Мадемуазель. И предпочел остаться в живых, чтобы защитить ее.
— Отпустите меня, я хочу пойти туда.
— Нет. Рано или поздно они уйдут. Ей они ничего не сделают. Думаю, они искали тебя.
Вдруг возле логова Мацетты раздался топот. Кто-то ходил рядом, с хрустом приминая сухую траву. Ванго затаил дыхание.
— Кто это? — прошептал он.
Мацетта приложил палец к губам.
Да, кто-то действительно шумно дышал в паре метров от ямы, а то и ближе.
— Кто это? — снова спросил Ванго.
Мацетта медленно покачал своей медвежьей головой.
— Это мой осел, — сказал он наконец. — Предупреждает, что они уходят.
Осел Тезоро просунул морду внутрь; на шее у него висел тяжелый кожаный хомут в медных заклепках. Мацетта погладил его между ушами.
Они выждали еще несколько долгих минут, затем Мацетта вышел. Ванго так и не двинулся с места.
Вернувшись, Мацетта сел рядом с ним.
— Ушли.
— А Мадемуазель?
— Они еще долго будут здесь ошиваться. Тебе нужно уходить.
— А Мадемуазель?
— Она стоит возле дома. С ней все в порядке.
— Я хочу с ней поговорить.
— Они следят. Поговоришь с ней — считай, что она мертва.
Ванго провел рукой по лицу.
— Боже мой, — простонал он.
— Уходи.
Мацетта отложил свое охотничье ружье. Странное дело: Ванго впервые разговаривал с ним.
— А как же Мадемуазель? Вы позаботитесь о ней?
— Она не примет от меня помощи. Но я знаю кое-кого, кто придет…
— Сделайте для нее все необходимое, я вас умоляю.
Ванго выбрался из ямы и пополз через заросли кустарника.
Когда дом Мадемуазель остался далеко позади, он побежал к берегу и спустился вниз по скале. Там он столкнул на воду какую-то лодку, лежавшую на гальке, и направил ее в открытое море.
В два часа ночи доктор Базилио услышал стук в дверь.
Ему давно были знакомы эти мужские крики перед его домом. По опыту, они всегда на несколько часов опережали крики жен, собравшихся рожать, или младенцев, благополучно появившихся на свет.
— Мужчине тоже надо когда-нибудь да покричать, он имеет полное право…
Доктор бормотал эти слова спросонья, натягивая брюки. Потом он взял свою врачебную сумку и отворил дверь.
Но за ней он увидел совсем не то, что ожидал.
Перед ним стоял запыхавшийся Мацетта.
— Тут такое…
Увидев глаза Мацетты, доктор понял: произошло что-то страшное.
— Мадемуазель?
И он побежал следом за Мацеттой в темноту.
Аркуда, на следующий день
Зефиро не был создан для встреч после разлуки.
Он обладал талантом прощаний, умел раздавать проникновенные благословения, заключать в объятия людей перед дальними странствиями. Но, встречая вернувшихся, падре был не способен обнять, поклониться или протянуть руку. В большинстве случаев он проделывал все это одновременно, что приводило к плачевным недоразумениям.
Зефиро понятия не имел, о чем нужно говорить в первые минуты встречи и как вообще следует относиться к чьему-то долгому, загадочному отсутствию, разделявшему моменты расставания и встречи.
Время разлуки было для него чем-то вроде ледяной завесы.
Увидев перед собой Ванго, он прежде всего неуверенно пробормотал, что теперь у него волосы стали длинней, чем прежде, потом отважился заговорить о погоде и предложил ему стакан воды.
И наконец выдал весьма оригинальное приветствие:
— У меня теперь новые кролики.
Ванго стоял перед ним, на пороге невидимого монастыря, в изодранной одежде, с воспаленными глазами, падая от усталости и умирая от голода.
Но он не забыл привычек Зефиро. Он пошел за ним следом.