– С тобой всегда было весело общаться, – продолжила она, – в Мальмё, в Стокгольме, по телефону, но я пренебрегла своей работой. Мне следовало бы проверить твой компьютер после того, как получила наводку. Но я решила, что в этом нет необходимости.
– Там действительно ничего не было.
– Не думаю, тем не менее уверена, что женщин убивал не ты.
Мимо нас проехала машина, а потом все опять погрузилось в тишину.
– Что же касается той, с кем ты встречался в Мальмё… – Эва вздохнула, – меня интересовал ты, а не она. Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.
– Ты ревнуешь.
– Я знаю только, что вы держите меня за дурочку. Ты и Арне – вы выложили передо мной кучу фактов, но все ваши источники анонимны. Вы назвали лишь два имени: старого фотографа да бывшей одноклассницы Бергстрёма. Но на основании их показаний я не могу задержать убийцу. – Эва заглянула мне в глаза: – Не обманывай меня больше, ладно?
– Постараюсь, – пообещал я.
– Это не шутка.
– Я знаю.
– Пойдем к Арне. Я пьяна и не сяду за руль.
Проходя мимо дома Йордис, я помахал рукой.
Арне убрал со стола и постелил Эве в комнате, где спала Лизен Карлберг. Эва села на кухне и сняла ковбойские ботинки. Под ними оказались черные носки с нотными знаками. Арне пообещал приготовить завтрак. Эва ответила, что это лишнее, но Арне настоял.
Я проводил Эву до ее комнаты. Перед дверью она обернулась:
– Ты идиот, Харри Свенссон, но мне нравится, что ты ревнуешь.
С этими словами она встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
– Хорошая женщина, – похвалил Арне, когда я вернулся на кухню.
– Ты вообще охотник до женщин, как я погляжу.
– Разве это плохо?
– Нет, и в этом мы с тобой похожи.
Лежа в постели, я включил ноутбук и вошел в Интернет. В почтовом ящике оказалось одно непрочитанное письмо.
В поле «отправитель» стояло знакомое сочетание букв, а само послание представляло собой набор цитат из моей переписки с Ульрикой Пальмгрен.
Было там и про сериал «Дурман», сцену из которого Ульрика нашла «потрясающей», и про фильм «Секретарша», который я ей рекомендовал. Ниже шел комментарий:
Мне известно больше, чем ты думаешь. Помни об этом.
В чем в чем, а в этом я не сомневался.
Потому и не сомкнул глаз в ту ночь.
Копенгаген, ноябрь
Ирландка вышла из закусочной, прошла мимо кафе, где Герт-Инге выложил целое состояние за венскую булочку с кофе, и направилась к петлявшему между домами каналу.
Она шагала быстро – в резиновых кроссовках, голубой куртке и бейсболке с надписью, которую Герт-Инге, конечно же, не понял. Он тормознул, не выключая мотора, обошел машину и встал на тротуаре, озираясь по сторонам.
– Excuse me… [67]
И в тот момент, когда девушка остановилась, Герт-Инге ударил ее в солнечное сплетение, а потом подхватил и бросил на заднее сиденье. Хлопнув дверью, Герт-Инге обежал машину, сел за руль, завел руки ирландки за спину и защелкнул наручники на запястьях. В зеркале заднего вида мелькнули три фигуры, один, судя по всему, бродяга. Но никто не посмотрел в их сторону.
Все прошло без осложнений.
Ему даже не пришлось ничего объяснять. Узнав его, ирландка принялась молить о пощаде и сразу же поклялась молчать.
В ее глазах застыл смертельный ужас.
Девушка рассказала о журналисте и о фильме, который он ей показывал.
Она еще не пришла в себя, когда Герт-Инге вез ее из Копенгагена на Амагер, на пляж со столиками для пикника. Иногда он выезжал к мосту Эресундсбрун через Амагер, чтобы избежать пробок. Летом здесь бывало людно, молодежь играла в футбол, но зимой пляж пустовал. Дождь к тому времени прекратился, хотя небо над Эресундом оставалось пасмурным, а темная вода выглядела ледяной.
– Я не хочу умирать, – захныкала ирландка.
В глазах у нее стояли слезы.
– Значит, журналист говорил, что я убийца?
Она кивнула:
– Что ты убил женщину из фильма.
Герт-Инге сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Он смотрел на неприветливые воды залива.
– Журналист врет, – отрезал он.
– Можно я пойду? – пролепетала она. – Я сама найду дорогу и никому ничего не скажу.
– Почему я должен тебе верить? – фыркнул Герт-Инге.
– Я обещаю тебе.
Он знал цену женским обещаниям.
Все обманщицы. Все, кроме Гудрун Квист!
Он верил только Гудрун Квист.
– Please! [68] – взмолилась ирландка.
– Мне надо подумать.
Она прикрыла глаза. Слезы крупными каплями стекали по щекам и шее. Девушка была без шарфа.
Она обещала молчать, но кто из них не скулил, когда наступал решающий момент? Катя Пальм тоже молила о пощаде. Просила у него прощения и была готова на все, только бы остаться жить. Но тогда Герт-Инге был молод и непреклонен. Ирландка, пожалуй, могла обо всем рассказать сожителю-французу, если они, конечно, общались посреди какофонии, которая фонила в мобильнике Герта-Инге. Ирландка, вероятно, контактировала с сербкой, но ее номером Герт-Инге больше не располагал, по крайней мере, если верить этой вонючей бабище. А гангстерша, конечно же, врет, у сербов это в крови. Ирландка утверждает, что у нее нет номера гангстерши, мол, та всегда звонила первой, но при этом называет ее «фру Санья».
Номера журналиста у нее тоже якобы нет. Он ей представился, но имени она не помнит.
Что сделает эта лгунья, если он оставит ее жить?
С другой стороны, она не заслужила смерти.
Хотя кто ее заслужил?
Разве что Катя и его мать.
Остальные – невинные жертвы, можно сказать.
Торговка вином.
Йоте Сандстедт, еще тот идиот.
Позвонил сразу после того, как Герт-Инге расстался с Лизен, когда еще дышал ее запахом. Старик сказал, что пора положить конец лжи. Он то ругался на чем свет стоит, то заходился в рыданиях. Хотел облегчить совесть. Но он прожил во лжи всю жизнь, что стоило дотерпеть еще немного? Герт-Инге не стал рисковать.
Он покосился на ирландку.
Она больше не плакала. Молчала, прикрыв глаза.
– Please…
Что он сделает с ней, если убьет? Оставит здесь или заберет домой и закопает?