Не успел я договорить, как она зашла за деревья.
Именно зашла, не убежала.
Я положил конверт рядом с недопитой чашкой Бодиль и отправился на поиски перчаток, варежек или чего-то на них похожего. Возможно, я успел уничтожить все имевшиеся отпечатки пальцев на самом конверте. Тем осторожнее следовало теперь обращаться с его содержимым.
Похоже, на этот раз внутри было письмо.
Черт, кто держит варежки в доме, когда на дворе лето?
Наконец в шкафу я отыскал пару хозяйственных перчаток. Я осторожно вскрыл конверт ножом и достал сложенный пополам листок.
Развернул его и прочитал следующее:
К Вашему сведению, нудизм запрещен в Сольвикене и его окрестностях. Для лиц, склонных к такого рода извращениям, предусмотрены специальные пляжи, например в Германии.
Вынуждены предупредить о принятии мер в случае повторного нарушения.
Друзья Сольвикена
Через час проснулся Симон Пендер, я поспешил к нему в ресторан.
– Кто такие «друзья Сольвикена»?
– Понятия не имею.
Он вышел из кухни с полной тарелкой еще теплых маковых булочек, которые мы съели с печеночным паштетом, приправив помидорами и огурцами.
Я показал Симону листок.
– Вы купались голыми? – удивился он.
– Какая разница? – рассердился я. – Меня больше волнует, кто это написал. Кто такие «друзья Сольвикена»?
Симон перечитал еще раз:
– Поосторожнее в следующий раз, они собираются принять меры.
Мне показалось, что его хохот разнесся по всей гавани.
– В каждой дыре есть сельская община, – объяснил он. – Беззубые грымзы, не принимающие новых веяний.
К ресторану подъехал Кшиштофас на грузовике. Рядом сидел Андрюс. Кшиштофас отправился на кухню готовиться к сегодняшнему вечеру. Андрюс налил себе кофе и присоединился к нам.
– Я вот подумал: почему бы нам не построить рыбий домик…
– Что за «рыбий домик»? – не понял я.
– Их в гавани много, – попытался объяснить Андрюс. – Там подают рыбу на улице, можно купить маринованную или креветку… можно пить пиво или вино…
Симон молчал.
– Надо спросить в коммуне, – сказал Андрюс.
– Ты имеешь в виду рыбный домик? – догадался Симон.
– Здесь есть место, – кивнул Андрюс. – Мальчики будут строить. Я подумал, с налоговыми льготами это выгодно.
Симон ответил, что должен переговорить с владельцем помещения.
Надо сказать, лето выдалось на редкость удачным для его бизнеса: не слишком жарким и в меру дождливым, и Симон склонялся к тому, чтобы продлить аренду еще на один сезон.
Я ничего не имел против.
Афера с барбекю нас не разочаровала, а если «мальчики» Андрюса построят рыбную будку, ассортимент существенно расширится и можно будет рассчитывать еще на бо́льшую прибыль.
Все это время меня не оставляли мысли о Бодиль Нильссон: она не позвонила мне и не прислала ни одной эсэмэски с тех пор, как уехала. Беспокойство мое нарастало.
Сам я успел сочинить ей множество эсэмэсок: о нашем купании, «друзьях Сольвикена» и Билле Клинтоне, но не отослал ни одной. Слишком живую картину рисовало мое воображение: Бодиль Нильссон сидит за столом, и вдруг сигналит ее телефон, муж Бодиль спрашивает: «От кого это?», Бодиль отвечает уклончиво, тогда муж, подозревая неладное, берет телефон, и тут начинаются неприятности.
– Когда она вернется? – прервал мои размышления Симон.
– Вопрос в том, вернется ли она вообще, – ответил я. – И он меня очень волнует. И огорчает, – добавил я.
Я спросил его о девочке, которая прячется в лесу.
– О ней лучше поговорить с Боссе-рыбаком, – махнул рукой Симон.
Когда я спускался к морю, Боссе занимался своей лодкой.
Это единственная рыбацкая лодка в Сольвикене, а Боссе оставался в Сольвикене единственным, кто жил этим промыслом.
Это был мужчина средних лет с длинными волосами и в таких потертых и обкромсанных джинсах, что казалось, они вот-вот разойдутся по швам. В тот день он надел футболку с «языком» «Роллинг стоунз».
– Камбала с утра пойдет, как думаешь? – обратился я к Боссе.
Он опустил очки на кончик носа и взглянул на меня поверх стекол:
– Я ловлю макрель. Но если хочешь камбалы, я знаю, где ее добыть.
– Ты, говорят, все знаешь.
– Возможно.
– Видел девчушку, которая здесь бегает? Она часто околачивается возле ресторана, но, когда пытаешься с ней заговорить, исчезает.
Боссе молча поднял что-то из лодки и пошел к домику, где вялил рыбу.
– Кто она? – крикнул я.
– Кто да что, – пробурчал он.
– Что это значит? – не понял я.
– То и значит.
В то утро девочка стояла на том же месте, где разговаривала с Бодиль. Небо было чистым, и она явилась без дождевика. В низких спортивных туфлях, шортах цвета хаки и голубой блузке, она походила на школьницу из кинохроники пятидесятых годов, приехавшую на лето в летний лагерь.
– Ждешь ее? – спросил я.
Малышка не отвечала, но стояла на месте.
– Женщину, с которой ты разговаривала вчера, – пояснил я.
Девочка смотрела на меня молча.
Она изменила прическу, подколола волосы на затылке. Длинная челка доставала почти до глаз.
– Ее зовут Бодиль, знаешь?
Никакой реакции.
– А как тебя зовут?
Не дождавшись ответа, я назвал свое имя и сказал, что помогаю Симону управляться в ресторане.
– Хочешь – приходи вечером, – пригласил я. – Ты любишь гриль?
Я объяснил, что жду в гости хорошего друга, которого зовут Арне, и заказал для него камбалу Боссе-рыбаку.
– Ты любишь рыбу? – спросил я. – Приходи с родителями, я приглашаю вас на обед.
Девочка повернулась и направилась к лесу. Она шла уверенно, прижав руки к бедрам.
Я сел на террасе и занялся газетами, к которым не прикасался с того дня, как ко мне приехала Бодиль.
Мое внимание привлекла фотография молодой женщины. Снимок был старый, но я узнал ее сразу.
Ниже шла подпись: «Юханна Эклунд. Пропала без вести».
Та самая Юханна Статойл, которая просила, чтобы я подвез ее до Мальмё.
Ее напарник Йоке Гран говорил, что в последний раз видел Юханну во время пересмены. Освободившись, она пошла к автобусной остановке.