– Я буду осторожен, – пообещал он.
Лаксгорд кивнул и поднял стекло. Полицейская машина тронулась с места.
Отсюда довольно далеко до Е6. Они преследовали его до самой трассы.
Черт!
Он свернул направо, заметив слово на щите со стрелкой: «Аллерум».
Теперь все равно.
Он не отказывался от своих намерений, но полиция на хвосте – это не шутки.
Что за черт этот Лаксгорд?
Сольвикен, август
Я проснулся, охваченный ужасом.
Бодиль еще была на кончиках моих пальцев, на моем языке, и подушка оставалась мокрой от ее непросохших после душа волос, но сама Бодиль исчезла.
Я сел. На полу перед дверью валялись босоножки и платье.
Значит, она где-то здесь.
Успокоившись, я встал, надел рубашку и шорты и вышел в гостиную.
Там раздавались голоса. Или нет, один голос. Очевидно, Бодиль разговаривала по телефону.
Потом в окне мелькнул ее затылок, и я подошел ближе.
Я ошибся. Бодиль была с девочкой, что убегала в лес при малейшей попытке заговорить с ней. С дикой кошкой, которую я спрашивал, не видела ли она, кто подложил в мой почтовый ящик фотографию.
Впервые я сумел разглядеть ее как следует.
У малышки были темные волосы, заплетенные в косу. Она немного косила, но это ее нисколько не портило.
Милый ребенок, но уж очень серьезный.
Меня удивил ее наряд, напоминающий о тяжелом послевоенном детстве. Шорты и кроссовки такого фасона не продаются в копенгагенских бутиках, где одеваются современные девяти-десятилетние девочки. С утра опять накрапывало, и на малышке был короткий дождевик, едва достающий до талии. Она молчала, не спуская глаз с Бодиль, которая, похоже, рассказывала о своей дочери.
Я приблизился к двери, девочка вздрогнула. Однако стоило мне выйти на веранду и встать рядом с Бодиль, как она быстро оглянулась и скрылась в лесу.
– Куда она? – удивился я.
Там не было даже тропинки, я проверял.
– Кто она? – в свою очередь спросила Бодиль.
– Не знаю, – пожал плечами я. – Она часто приходит сюда и смотрит. Интересуется, что мы здесь делаем с Симоном, но ничего не говорит. А стоит ее о чем-нибудь спросить, убегает. Так близко, как к тебе, она еще ни к кому не подходила.
Я наклонился и поцеловал Бодиль в лоб.
Она взяла мою руку и серьезно сказала:
– Мне надо ехать.
– Я знаю. Кофе выпьешь?
– Если поставишь сейчас.
На Бодиль была моя рубаха и ботинки.
– Сексуальный прикид, – заметил я.
Это была правда. И вообще, я очень обрадовался, увидев Бодиль. Уж не знаю, обратила ли она на это внимание.
– Поставь воду для кофе, – повторила она.
Пока я хлопотал у плиты, Бодиль мылась под душем.
– И как я сегодня выгляжу? – Она вышла из ванной и приняла у меня чашку с кофе.
– Фантастически.
Она напоминала булочку со взбитыми сливками.
– Играешь на гитаре? – поинтересовалась Бодиль.
– Нет.
– А это? – кивнула она на футляр.
– Это стояло здесь до меня.
– Он слишком легкий, похоже пустой.
– Гитары там нет, – согласился я.
– А ты его открывал?
Я решил предпринять отвлекающий маневр:
– А почему бы вам с Майей не навестить меня сегодня после обеда? – (Она покачала головой.) – А завтра?
– Я должна все обдумать.
То есть это ей предстояло все взвесить, оценить и сделать выводы. Такой ответ не предвещал ничего хорошего.
– Тебе не понравилось? – спросил я.
– Почему… – замялась она, – я… я просто не знаю.
Мы замолчали.
Я смотрел на Бодиль, она смотрела в стол. Ее лицо оставалось серьезным, волосы приятно пахли.
– Билл Клинтон сказал правду, – первым нарушил тишину я.
Бодиль улыбнулась:
– Мне… то есть нам надо уехать.
– Тебе и Майе?
– Не только.
– О’кей, – кивнул я.
– Неделя на Канарских островах. Мы давно решили. Майя сможет поплавать и поиграть с другими детьми.
– Я всегда вас жду.
– Это не обязательно. – Бодиль покачала головой.
– Похоже на диалог из плохого сериала.
Бодиль улыбнулась. Она была так прекрасна, что у меня на глазах выступили слезы.
– Ты мне нравишься, с тобой хорошо, – прошептала она.
– И?..
– Не знаю… так быть не должно… я и не собиралась…
– Со мной что-то не так?
– Нет, просто слишком много для одного раза. – Она поставила чашку на стол. – Мне пора. – Потом встала и погладила меня по щеке. – Спасибо. За еду и за заботу. Мне это очень нужно.
– Что-что, а это я умею, – пошутил я.
– Я заметила.
– Приезжай когда захочешь.
– Пока, Харри, – ответила она и вышла.
Сначала из кухни, потом из дома, по тропинке к гавани, к машине, к Майе, на Канары – прежде чем я успел сообразить, что же произошло.
– Твоя зубная щетка всегда будет ждать тебя! – прокричал я ей вслед.
Но Бодиль уже садилась в машину. Она и не оглянулась, когда выруливала на дорогу. Может, всему виной мое больное воображение, но мне показалось, что она плачет.
Минут пятнадцать я стоял у окна, словно надеялся, что она вернется, что выпрыгнет из машины, оставив ее катиться по склону к гавани, что мы поцелуемся и весь Сольвикен выйдет на улицы нам аплодировать. Иногда жизнь представляется мне дешевой мелодрамой.
А главная проблема в том, что я опять остался один.
Или нет. Нас двое. Оглянувшись, я увидел на полянке перед домом девочку.
– Бодиль скоро вернется, – пообещал я.
Малышка не отвечала, но и не убегала в лес.
Я подошел к почтовому ящику за газетами. Там снова лежал конверт, на этот раз белый.
«Харри Свенсону» – гласила надпись от руки.
Я вернул конверт в ящик и снял рубаху. Во второй раз доставал его пальцами, обернутыми в ткань. Пора получать диплом криминалиста.
«Дикая кошка» все еще ждала на поляне.
– Послушай, ты не видела…