– Ага (говорю). Пианисты сами варят. А дирижер снимает пробу. Я для этого сюда и хожу: выпить хорошего самогону в буфете. Больше такого в Москве не найдешь – только в Консерватории.

Дама говорит:

– В Большом еще хлеще.

– Пиво с мочой? (спросила я).

– Как вы догадались? (засмеялась дама).

– А вы пищевой технолог? (спросила я).

– Почти. Музыковед (сказала дама). А вы?

– Дегустатор.

– Сомелье?

– Сомелье по-русски.

– Понятно (сказала дама). Берете работу на дом.

– Ага (сказала я, сильно развеселившись – не каждый день можно вот так пинг-понг затеять с незнакомым человеком). Фриланс. А те двое – мои сотрудники.

– От вас приятнее пахнет.

– Духами маскируюсь.

– Пьете или душитесь?

– И то и другое (скромно потупившись, сказала я).

Но тут вышел пианист, и остроумная дама сразу же стала совсем другой – музыковедом с возвышенным выражением лица.

Давали, как я уже говорила, Второй концерт Рахманинова.

Повесть о настоящем человеке

На открытии Московского фестиваля Михалков сказал, что у фестиваля теперь трудности (700 авторов отказались дать свои фильмы), но…

Повысив интонационно свой патриотизм, Михалков заявил, что Россия сама справится.

А как «справиться» с международным фестом, где фильмы брать – если нам бойкот объявили?

– Обойдемся! (сказала соседка с третьего этажа, патриотка России, не понимая, что такое международный фестиваль – я ей в лифте рассказала эту историю).

Я – ей в тон – тоже крикнула:

– Да! Вон в Северной Корее одна опера, «Море крови» называется, и ничего!

Соседка посмотрела на меня внимательно:

– А ты сегодня в Большой эту оперу идешь смотреть? (ей мама хвасталась, что мы в Большой идем).

– Нет, я – «Повесть о настоящем человеке».

– Маресьев петь будет?

– Нет, его внук. Маресьев уже умер. Допелся.

– А музыка чья?

– «Битлз» написали.

– Эти, с волосами, штоле?

– Ага. Четверо грязных подонков из Ливерпуля (точное название статьи 70-х, между прочим – в «Правде»).

– А как им доверили? (спросила соседка, помнящая «Битлз» со времен их травли нашей прессой).

– А это Маресьев захотел: старик был с придурью, безногий, герой, ну и пошли ему навстречу.

– Но хорошая опера-то?

– Офигительная! Люди плачут, когда там хор врачей поет: отрежем, отрежем, отрежем, отрежем! Четыре раза!

– Четыре раза отреза́ли?

– Четыре раза поют!

– М-да (соседка посмотрела на меня искоса, интуитивно понимая, что я так издеваюсь). М-да… (сказала она еще раз). А Колян мне говорил, что ты еще ходила на оперу про этого… ну, который с бабами все время… Дон Жуан который.

– Ага. Там его статуя придушила.

– Что за хрень? (сказала соседка раздраженно). То врачи поют, то статуи безобразничают. Лучше сериалы смотреть.

– Ясное дело. Там хоть врачи не поют и статуи не выпендриваются.

Разговоры о литературе

Член ОПГ

Сидела у меня как-то моя ближайшая подруга Оля. Говорили, как водится, о литературе. И вот, посреди разговора о том, что русская литература вся в напряжении и ждет своего гения, чтобы он мог более-менее внятно артикулировать неподдающуюся какофононическую реальность, зазвонил телефон.

Мой.

Разговор был слышен всем.

– Ну что завтра – в тюрьму? (спросили меня громко).

Будучи выпимши, я вздрогнула.

– Уже? (спросила я упавшим голосом).

– Пора (как эхо, мрачно отозвался голос).

– Кафка какой-то (тревожно сказала Оля).

– Ты в какую хочешь? (спросил голос).

– В женскую, наверно (отозвалась я безо всякого энтузиазму).

– Значит, на следующей неделе ждем тебя в СИЗО номер 6.

Мама, которая вроде знает, что я туда иногда хожу как член ОНК (правозащитник по делам заключенных), схватилась за сердце.

– Допрыгалась (сказала мама).

– Да нет – я как член ОНК пойду.

– ОПГ? – переспросила мама.

– ОНК (сказала я).

– Хорошо, что не ОПГ. Хотя тебе некогда состоять в ОПГ: ты все время в Интернете сидишь. А там заданий много: убить кого-нибудь, рэкет и прочее. На это время нужно.

Дама с квартирой

Тут как-то собрались у одного уважаемого литературоведа такие же вроде уважаемые литературоведы же.

В студии одного телеканала. Обсудить «Даму с собачкой».

Не фильм, а повесть (или это рассказ считается, не помню, хотя эту вещь знаю почти наизусть).

Ну вот.

Ведущий говорит:

– Ну что, господа-товарищи? Какие будут мнения? Повесть-то о великой любви…

– Не-а (говорит другой уважаемый спец). Нет никакой такой любви там! Гуров баб любит всяких там, и Анна Сергеевна – всего-то очередная была его пассия (именно на таком уровне идет обсуждение).

Ему вторит какая-то тетка:

– Ага (говорит). Какая такая еще любовь! Ее вообще нигде нету.

Ей вторит и третий, и четвертый – все по очереди говорят, что типо любви никакой нигде не наблюдается.

Ведущий приходит в ужас: разваливается-то обсуждение.

Опять делает попытку:

– Любовь как великое неконтролируемое (ну, не дословно) чувство…

И на старичка смотрит в углу: старичка-специалиста по истории литературы.

Старичок приводит какие-то свидетельства, контекст написания рассказа (или повести?).

И тут какой-то дядька говорит старичку:

– Пааазвольте! (перебивая умного старичка). Я вот что хочу сказать: в завершение нашей интереснейшей (?!) беседы. У Гурова ведь было два дома?