Все говорят хором:

– Ну!

– Так вот, продал бы один, с женой развелся бы…

Мы с Олей смотрели, начали уже падать под стол.

А все в студии говорят:

– Точно!

И дальше пошел разговор риелторов.

Как один дом продать, а на эти деньги купить квартиру Анне Сергеевне, как уладить дела с жилконторой и пр. И как грамотно развестись с женой, которая у Гурова была, как иронизирует Чехов, женщина «мыслящая».

Ведущий чуть инфаркт не получил. Пытался их перебить, но они, как риелторы, все обсуждали дома и как их продать.

Оля говорит:

– Сейчас до перекрытий и паркета доберутся.

В общем, хорошая была передача.

Маме тоже понравилось. Она говорит мне:

– Балкон, на котором Джульетта стояла, – ты же была в Вероне – хорошо закреплен? При продаже дома проблем не будет? Любовь любовью, а перекрытия-то надо укреплять вовремя.

Бабушка Пушкина

Прошлой весной, прогуливаясь по центру Москвы, случайно зашла на читку молодых поэтов.

Мероприятие называлось почему-то «Бабушка Пушкина» (?!).

Сначала – прямо на улице, в огороженном закутке, во дворе Третьяковки на Крымском Валу сильно вопила полуголая певица Елизавета (низкое декольте в собачий холод).

Потом вышли оркестр МАИ и первый по счету поэт.

Совсем юноша.

Юноша дал знак оркестру, и оркестр взвыл – на высокой ноте.

Юноша опять дал знак оркестру, и оркестр – так же неожиданно, как взвывал, – замолчал.

Тогда юноша вдруг взвизгнул в микрофон в манере Пастернака следующее:

– Моя маленькая пучеглазая!

(Юноша обернулся, и оркестр опять дал пару нот и вновь затих.)

Дальше он произнес буквально следующее (причем нараспев, громко и даже как-то истерично):

– Думал – не смогу – а вот люблю – шутки коплю.

Оркестр вновь заиграл, и все зааплодировали.

Я стала медленно сползать со скамейки, сидевший рядом пожилой кавказец посмотрел на меня с участием (было видно, что он здесь, как и я, чужой на этом празднике жизни, рабочей профессии и просто зашел потому, что деваться некуда).

– Дэвушка, вам плохо? (осведомился он участливо).

– Инфаркт (сказала я автоматически).

– Что?! (закричал кавказец).

– Шутка (сказала я). От таких стихов, впрочем, может и инфаркт приключиться…

– У мэнэ был (сказал кавказец задумчиво). Но нэ от стыхов.

– От песен? (спросила я).

– Ага (неожиданно сказал он). Три дня подряд пели на свадьбе, пили и вот – ынфаркт. А вы стихи пишете?

– Нет (говорю). Слава богу.

– Тогда пачэму инфаркт?

– От зависти.

Он ничего не понял и говорит:

– Какие в Москве все странные. Стыхи зачем-то на улыце читают, потом инфаркта боятся…

Проезжайте, Федор Михалыч!

Встретила знакомого «бомбилу». Хороший парень, армянин по национальности.

– Неприятности у меня (говорит). Два раза нарушил на красный, отняли права. На пять месяцев. И как жить? Ну, сделали мне левые права. Отдают, я им деньги. Сразу не взглянул, потом посмотрел и чуть не съехал на обочину.

– А что там было?

– А там написано – Достоевский Федор Михалыч! И моя фотка!

– Шутники, однако.

– Да не то слово! Литературоведы хреновы! Ну, думаю, проскочу. Седня мент останавливает и говорит: что-то знакомое! Мент молодой, слава богу, не знает никакого Достоевского…

– Не заподозрил?

– Не, говорит, а почему вы на вид армянин или там осетин, а фамилия белорусская?

– А ты?

– А я говорю: у меня мать белоруска, а я весь в отца пошел.

– А он?

– А он говорит: проезжайте, Федор Михалыч! И даже под козырек взял. В другой раз, боюсь, не проскочу.

Положительный образ

Позвонила Оля.

Я ей говорю:

– А вот Ленка…

Оля:

– Неинтересно!

Я опять:

– А вот Сашка…

Оля:

– Неинтересно!

Я вновь делаю попытку:

– Вчера пошла на рынок…

Оля говорит:

– Ну скучно – рынок, сплетни!

– А что – интересно?

Оля говорит:

– Как ты думаешь, есть какой-нибудь «положительный» образ женщины в русской литературе?

– Есть (говорю) Шапокляк, старуха типа. Чем-то на меня похожа – пакостливая такая бабка. Но образ – положительный. Веселая зато бабка-то.

Оля:

– Я имею в виду, чтобы она преобразовала жизнь мужчины.

Я (включившись в игру ее):

– В христианском дискурсе чтобы?

– Ну да. Типа того.

– Проститутка, конечно: Сонечка Мармеладова (говорю).

Оля (задумчиво):

– Я тоже так думаю.

Самиздат – Интернет

Пригласили меня тут намедни на круглый стол, посвященный теме «Самиздат – Интернет»: что чего лучше и сохранился ли типо тот читатель, что читал самиздат, а теперь перетек в соцсети – да и то вопрос, перетек ли.

Была я там в качестве живого объекта – как представитель интернетского лалалала и хахахаха, – а вели дискуссию интеллектуалы Гасан Гусейнов и Максим Кронгауз, лингвист.

Кронгауз (славный в принципе человек) всякий раз начинал так: «Да не обидится на меня многоуважаемая Диляра, но…» Или – «Рискуя задеть чувства Диляры, я все-таки скажу» (что типо Интернет – помойка, где кто попало чушь мелет: но не так грубо он, конечно, говорил, а, наоборот, наукообразно и вежливо).

Гусейнов (ужасно симпатичный) представил меня так: