– Давай-ка за знакомство, имярек.
Валера быстро выпил и закусил. Может, хотя бы теперь отвяжется. Да и похмельной со вчерашнего еще головушке полегче будет...
Гоша осушил свой стакан и зачавкал огурцом.
– Знаешь, что меня больше всего удивляет? – доверительно выпятив большой подбородок, перегнулся он через столик. – Как люди до сих пор не поубивали друг друга. То чума бубонная, то война какая-нибудь мировая, то теперешняя неразбериха с С-видением. А им хоть бы хны! Я недавно заподозрил, что человек гораздо живучей таракана! Потому что умеет прикидываться идиотом.
Проговорив эту глубокомысленную тираду, Гоша заржал так, что Валера невольно вздрогнул и перевел на него отсутствующий взгляд.
– Ведь сам посуди, – продолжил словоохотливый попутчик. – Если бы тараканы могли притворяться дебилами, их было бы гораздо трудней убить. А так – рассыпал крошек и мочи тапком: все действия предсказуемы. Еще по одной накатим? А?
– Нет, я посплю, пожалуй, – решительно отказался Рысцов, суетливо забираясь на верхнюю полку.
Гоша еще долго бормотал что-то о дифференциации людей и тараканов в процессе эволюции, нажираясь, по-видимому, в гордом одиночестве...
Валера же отключился практически сразу – сказалась накопившаяся за последнее время усталость. Ведь он практически все ночи проводил под С-визором, а это выматывает почище дневных забот.
Рваный морок беспокойного сна растекся вокруг, проникая в мозг... порождая очередные смятения в душе...
Он убегает. Выбившись из сил, хрипя и отплевываясь тягучей слюной, по кромке бесконечной магистрали. Спотыкается, падает, отползает в сторону, чтобы не попасть под колеса проносящихся навстречу машин. Встает и снова бежит, прижав к сердцу груду тряпья, в которую что-то завернуто. Он не помнит – что...
Грязные брызги летят в лицо, иногда из-под шипованных покрышек выстреливают мелкие камни и больно впиваются в голые ноги, бок, плечи, шею, висок... Он, обнаженный, бежит вперед. Или... быть может, назад? Ведь поток машин стремительно мчится в противоположную сторону. Вбок не свернуть – там необычайно глубокий кювет, на дне которого ровными рядками лежат какие-то предметы. До самого горизонта. Не разобрать, что это, – слишком высоко.
Вдруг шумная река автомобилей начинает мельчать. Плотные шеренги редеют на глазах, и наконец мимо проскакивает последняя машина. Она уносится вдаль, сглатывая шуршание резины, и становится очень тихо.
Он останавливается, чтобы передохнуть. Пытается вспомнить, что же завернуто в ворох тряпичных обмоток, – не получается. А посмотреть он не может: почему-то очень страшно становится при мысли, что придется эту кучу развернуть...
Вокруг тихо. И в жутком безмолвии ощущается чье-то присутствие, чье-то... дыхание. Поначалу он думает, что его собственное, но, прикрыв глаза, понимает – не прав. Это дыхание особенное: в него вливаются мириады плачущих голосов... Поднимает опухшие веки. Напрягая зрение, старается рассмотреть – что за предметы лежат на далекой траве обочины. Слишком высоко – не видно.
Решившись, он подходит к краю магистрали. Косогор крут, можно кости переломать... Но бежать больше нет сил, дорога бесконечна. Он крепче прижимает к груди сверток и начинает осторожно спускаться вниз. Подошвы скользят по подгнившим от влажности мелким корням, непонятно откуда вылезшим на поверхность подобно червям после дождя; он срывается и едет по склону на спине, сдирая кожу до крови. Кричит от нестерпимой боли и молит только о том, чтобы не потерять сознание и не выпустить из рук ворох тряпок. Не обронить его! Последний десяток метров он катится кубарем, но это уже не так больно – ведь можно сгруппироваться...
Вспышка. Исцарапанное тело пронзает холод – насквозь, как лучи рентгена. Все вокруг покрывается инеем... Будто при переходе в изнанку...
Но стужа исчезает так же быстро, как возникла. Ледяная корочка, которой покрылись испачканные и кровоточащие колени, тает.
Он с трудом поднимается на ноги, стискивая драгоценную груду тряпья. Оглядывает ровное поле. Делает шаг, погружая искалеченную ступню в мягкую зелень. Трава здесь зеленая и сухая, нигде нет слякоти, гнилых корней и надоевшего гравия. Только трава. Манящая, чуть колышущаяся в теплом эфире ветерка, напоминающая почему-то о беспечном детстве.
В ней лежат люди.
Кто-то – на животе, подложив кулак под голову, кто-то – на боку, свернувшись калачиком, кто-то – распластавшись на спине и раскинув конечности в разные стороны... Десятки людей, тысячи, миллиарды...
Они спят.
Это их невесомое дыхание витает в безмятежной тишине.
Его тоже клонит в сон. Ноги подгибаются, руки слабеют, и ворох тряпок падает в траву. За мгновение до того, как веки облегченно смыкаются, он видит, как из истлевающих лохмотьев выкатываются несколько красных мелков... они касаются сочных травинок, пугая их, заставляя уклониться в стороны... и раздается неожиданно резкий металлический скрежет...
Рысцов открыл глаза.
За окном повторился лязг трогающегося товарняка. Поезд стоял на какой-то станции.
– Рязань, – с готовностью пояснил Гоша, узрев, что попутчик проснулся. – Пиво будешь?
Валера молча откинулся на смятую подушку. Осталось ехать часа три, не больше – он все-таки решил сойти в Сасове...
Удивительно: Рысцов отвык видеть обыкновенные сновидения, до которых не дотянуться лукавому эсу. Пусть они хоть трижды будут кошмарными, пусть он просыпается в мерзком холодном поту, но только пусть отныне... сны будут свои, личные, близкие только ему самому, рожденные из его собственных переживаний и воспоминаний. Валера вдруг понял, что не хочет больше делить их ни с кем-либо, ни... с чем-либо.
Забавно получается. Ровно сутки назад его в качестве чрезвычайного посла по вопросам развития С-пространственных технологий в Буэнос-Айресе на площади Плаза-де-Майо со всеми, разумеется, полагающимися почестями приветствовал сам президент Аргентины Хосе Гачатайнаго. Проныр-журналистов на церемонию не пустили по просьбе российской стороны. До начала закрытых переговоров жизнерадостный с виду Гачатайнаго знакомил его с бытом, кухней, нравами и музыкой гаучо – аргентинских ковбоев. После переговоров Рысцова на вертолете доставили в курортный городок Мар-дель-Плата, что в 400 километрах к югу от Буэнос-Айреса. Погода не способствовала плесканию в водах Атлантического океана, поэтому президент поручил развлекать высокопоставленного гостя из России другими прелестями Южного полушария. Чем и занимались на протяжении нескольких часов смуглые и умелые верноподданные Гачатайнаго женского пола...
Всего сутки назад.
А теперь он – беглец. Очнувшийся от странного наваждения и запутавшийся, где свои, а где чужие...
* * *
В малюсенькую деревушку Чукондово Рысцов добрался только к вечеру...
Сойдя с перрона в Сасово, он долго крутился на привокзальной площади в поисках такси. В конце концов подкатил дедок-частник, который взялся отвезти его в крошечный поселок. Дорога оказалась на редкость поганой – то колдобины, то заносы снежные в глухом бору, то сваленное ветром дерево. А с шаткого мостика через промерзшую до самого, наверное, дна Мокшу видавшая виды «копейка» вообще чуть было не слетела, уйдя юзом в залихватский вираж и шкрябнув передним крылом по ограждению. У Валеры порядочно прибавилось седых волос на шевелюре, а дедку – хоть бы хны! Мурлыкал себе под корявый нос какую-то развеселенькую песенку – только и всего. Лишь когда машина остановилась и салон перестало продувать сквозь многочисленные щели, Рысцов просек, что пенсионер был хмелен в дугу.