Сергей уселся на водительское место. Первым, на что он обратил внимание, было то, что сиденье сдвинуто назад до упора, а спинка сильно отклонена. Даже при его отнюдь не маленьком росте тянуться до педалей и рычага коробки передач было крайне неудобно. Он вспомнил рекламу над входом в «Позолоченный ливень», где говорилось про самых высоких девушек города. Вспомнил вчерашнее выступление…. На сцене клуба Анжела казалась значительно выше, чем сейчас, когда он мог во всех подробностях рассмотреть её мёртвое тело. Эффект условий восприятия и контрастного перехода: наблюдая за танцами в «Ливне», Сергей не мог удержаться от разного рода греховных мыслей. По большей части они касались задорной Каролины, но и Мартыновой досталась немалая порция. Теперь оставалось сжимать кулаки и обещать убийце то, что является одним из вариантов расшифровки слова «мент»: мы ещё найдём тебя. Стаж службы в розыске, природный цинизм, усиленный этой же службой, и первоначальные впечатления от осмотра места происшествия советовали воздержаться от такого рода обещаний до тех пор, пока злодей не окажется в клетке. Нераскрываемых преступлений не бывает, убийца или вор всегда оставляют следы, но есть преступления, раскрыть которые не представляется возможным. И далеко не всегда проблема заключается в количестве затраченных усилий или личной заинтересованности сыщика. Разные бывают обстоятельства, и в самом начале расследования можно предусмотреть только наиболее типичные, а остальные возникают в ходе дела.
Вторым, что сразу бросилось в глаза Волгину, была невероятная стерильность салона. Отсутствовало всё, что имеет обыкновение скапливаться в машине. Пыль, пепел, аудиокассеты, мелкие деньги, обёртки жвачек, тряпки, другой хлам, индивидуальный в зависимости от образа жизни и личных пристрастий автовладельца.
Волгин, протянув правую руку, попытался открыть «бардачок», но крышку заклинило. Придвигаясь к нему ближе, чтобы рассмотреть причину неисправности, Сергей зацепил головой зеркало заднего вида. Слабого толчка хватило, чтобы кронштейн зеркала с тихим хрустом сломался, и оно шлёпнулось на пол. Выругавшись, Волгин осмотрел поломку, убедился, что не в силах её починить или как-то замаскировать, и затолкал зеркало под сиденье. Посмотрел в окно: Маргарита и Катышев находились слишком далеко, а постовой грелся в «уазике» и не смотрел в сторону опера.
Сразу после этого крышка «бардачка» податливо открылась, демонстрируя его девственно чистое нутро. Опять-таки, не наблюдалось даже пыли, как будто Мартынова утром протёрла все углы мокрой тряпкой.
Волгин перебрался на заднее сиденье. Ничего не найдя и там, собрался выходить, потянул за ручку правой двери, но вместо того, чтобы открыть дверь, сломал пластиковый крючок. Это было так нелепо, что Сергей просто оторопел. Сидел, смотрел на дурацкий обломок в своей руке и не хотел даже ругаться. «Ну и что будет дальше?» — подумал он, передвигаясь на другую половину дивана, туда, где все пространство для ног пассажира было поглощено сдвинутым водительским креслом.
Покинув машину, Волгин, снова убедившись, что за ним никто не наблюдает, резким движением кисти забросил обломок в сугроб.
Дальше был багажник… Сначала его не удавалось открыть, и пришлось долго отогревать замок пламенем зажигалки. На пятой минуте крышка всё же соизволила подняться, величественно, как театральный занавес. Волгин осмотрел запаску, домкрат и насос, профессиональный набор инструментов, необычный для «женской» машины, приспособления для чистки кузова, автокосметику. Всё было новым, добротным, подобранным со знанием дела. Занималась этим сама? Или имела любовника, который ухаживал за «десяткой»? Волгин почему-то был уверен, что ни Анжела, ни Каролина замужем не состояли…
Закрыть багажник не удалось, замок упрямо отказывался срабатывать. Волгин, потихоньку сатанея и наращивая усилия, раз за разом опускал крышку, а она, поскрипывая пружинами, настырно возвращалась в исходное положение, вызывая ассоциацию с игрушкой ванька-встанька, на которую, видимо, и ориентировались изготовители данной конкретной машины.
Катышев и Тростинкина, оторвавшись от составления протокола, с интересом смотрели на Волгина.
— Ты её хочешь сломать или греешься? — крикнул Бешеный Бык, а Маргарита звонко рассмеялась.
Сергей пробормотал что-то нечленораздельное.
Багажник закрылся в тот момент, когда к школе подъехал ещё один автомобиль, красные «Жигули» пятой модели. Волгин, бросив взгляд на передний номер, убедился, что он ему незнаком, отвернулся, но тут же снова посмотрел в сторону новой машины. За ветровым стеклом, в нижнем левом углу, белел листок с надписью «Пресса».
«Этого ещё не хватало…»
Из «пятёрки» вышел мужчина лет тридцати, рослый, в распахнутой меховой куртке «пилот», чёрных джинсах и ботинках на толстой подошве.
— Олег Сысоев, независимый журналист, — представился он, останавливаясь в метре от Волгина.
— Очень приятно. А независимый от кого? От редакции, которая принимает статьи?
Сысоев пропустил шпильку мимо ушей:
— Как мне сообщили, здесь произошло тройное убийство…
— Кто сообщил?
— Конфиденциальный источник.
Последние слова Сысоев произнёс с видимым удовольствием. С одного взгляда было заметно, что он придерживается крайне высокого мнения о своей персоне как в чисто житейском плане, так и касательно собственной роли в отечественной журналистике. Он не говорил, а вещал, наслаждаясь переливами голоса и потаённым смыслом озвученных фраз, и не могло быть проблем, суть которых оказалась бы ему непонятной, неважно, касалось это военно-морских катастроф, милицейской работы, политики или родовспоможения кошкам. Его фамилию Сергею неоднократно доводилось встречать на страницах различных изданий как откровенно «жёлтого» толка, так и солидных, декларирующих профессиональный подход и независимость, с громким именем и заметными тиражами.
— Видите, вон там стоит девушка? — спросил журналиста Сергей.
— Ну?
— Это следователь прокуратуры. Обратитесь к ней. Если она сочтёт возможным, то предоставит вам какую-нибудь информацию.
Сысоев не спешил отходить. Потоптался рядом с оперативником, со скрипом приминая снег рифлёными подошвами ботинок, посмотрел на него исподлобья, оценивающе. Волгин был удивлён. По его мнению, журналист, как и опер, должен уметь разговорить любого человека, в том числе такого, который совершенно не желает общаться, кто скрытен по натуре или в силу каких-то сиюминутных внешних причин, кто, может быть, изначально агрессивно настроен к представителям пишущей братии. Сысоев подобных попыток не предпринимал и, что сильнее всего поражало, казалось, вообще к ним не способен. Как он получает информацию, как он пишет? Высасывает из пальца?
— Может быть, вы всё-таки скажете несколько слов…
— Нет.
Сысоев, повернувшись на каблуках, направился к Тростинкиной.
С Маргаритой ему тоже не повезло. Не успела она выслушать журналиста, как вмешался Бешеный Бык. Для начала он проверил его документы. Потом, взяв под локоть, чуть отвёл в сторону и что-то доходчиво объяснил. При этом он энергично потряхивал свободной левой рукой, то сжимая гиреподобный кулак, то, напротив, широко растопыривая короткие толстые пальцы. Видимо, сказанное начальником УР не допускало двоякого толкования, и журналист пошёл к своей машине, не делая новых попыток разнюхать подробности на месте происшествия. Замедлив шаг, он посмотрел через плечо на Волгина, и в его глазах мелькнул предупреждающий разряд: «Ну смотри, теперь я тебя пропишу!»