— Сдавать она ее не хотела, чтобы чужие тут не шастали, — пояснил художник свалившееся на него счастье. — А я ей все-таки не чужой. Два года вместе отучились. Дружили даже. Мишка и Машка. Нас даже женихом и невестой кликали.
Но, несмотря на дружбу, ничего внятного о Мане он подругам не сказал. Милиции он тоже не видел. Так как вернулся с поисков своего Одри всего за несколько минут до подруг.
— Должно быть, мы с ментами просто разминулись, — сказала Кира, когда девушки вышли из квартиры, в которой продолжал заливать свое горе художник.
— Наверное.
— Но странно, неужели они пришли, увидели закрытую дверь и просто ушли?
— А что им еще было делать?
— По соседям пройтись. Поспрашивать, кто и когда из них видел в последний раз Машу. И все такое прочее.
Но «все такое прочее» пришлось делать самим подругам. Менты соседей Маши то ли не сочли важными свидетелями, то ли просто поленились и не захотели тратить время наугад. А вот подруги захотели. И уже во второй по счету квартире им улыбнулась удача.
Правда, в виде страшноватого беззубого оскала старушки, к тому же глуховатой. Об этом говорил старомодный слуховой аппарат, торчащий у нее из-за правого уха.
— Ась? — произнесла она. — Кто такие? Из домоуправления? Насчет батареи? Так, заходите.
Доверчивости бабушки можно было только поразиться. Впрочем, долго подруги поражаться не стали, потому что поняли: в этой квартире взять просто нечего. Бывает, хотя и редко. Разруха в ней царила страшная. И это при том, что по площади она почти в точности соответствовала квартире Машиных родителей. Но там был несколько лет назад сделан хороший ремонт. А тут ремонтом даже и не пахло несколько десятков лет.
С потолка свисали лохмотья пожелтевшей и местами даже почерневшей краски. Обои облезли. Причем везде. И голые стены даже никто не удосужился хотя бы побелить или покрасить. На пол было даже страшно взглянуть, до того он покорежился. Из старых, вставших дыбом паркетин торчали толстенные гвозди, которые оказались долговечней дерева. И теперь каждый шаг грозил проживающим тут людям нешуточной опасностью.
Старушка ловко просеменила по опасному полу. И остановилась возле окна. О нем говорить совсем не хотелось, до того оно было мутное из-за слоев грязи, копившейся не один год. Кроме того, треснувшее стекло было небрежно заклеено синей изолентой.
— Вот она!
Подруги удивились. В голосе старушки звучало что-то вроде торжества.
— Вот она, зараза! — повторила старушка, и подругам стало ясно, что речь идет о батарее.
Как ни странно, но батарея была совершенно новой. Об этом свидетельствовали следы недавней сварки в местах стыков.
— И что с ней не так?
— Поменять нужно, — пояснила старушка. — На другую! На беленькую. Зачем мне такая ржавая? У меня прежняя была зелененькая. И то лучше. Зачем поменяли?
До подруг наконец стал доходить смысл претензий старушки. Она хотела уже покрашенную батарею центрального отопления, а горе-мастера из жилищной конторы поставили ей обычную, да еще покрытую слоем ржавчины.
— И что с того, что в той прежней свищи были? — настаивала старушка. — Не текли ведь? Пластилином залепила, и ладно. Батарея зелененькая, пластилин тоже. Чего еще-то?
Подруги переглянулись. Какой же температуры должны были быть батареи в комнате старушки, если пластилин держался на них и не плавился? Наверное, изнутри были сплошь забиты шлаками и грязью, так что тепло уже не могло пробиться к поверхности.
— Ну да, грели слабовато, — подтвердила бабушка. — Да ведь симпатично выглядели.
В общем, стремление старушки облагородить свое жилье за счет батареи подруги могли понять. Но чего она к этой батарее прицепилась? Свет на ней клином сошелся, что ли?
— А хотите, — услышала Кира голос подруги, — мы вам ее покрасим?
У Киры глаза на лоб полезли.
— В какой цвет хотите? — продолжала Леся. — В белый?
— Ты чего? — шепотом возмутилась Кира. — Откуда у нас краска?
— Купим.
— Времени нет!
— Найдем, — твердо сказала Леся. — Бабушке нужно помочь. Видишь же, как старушка по дизайну убивается.
В общем, Леся сумела настоять на своем. Подруги купили в магазине строительных товаров банку краски и две специальные кисти на длинных рукоятках. Краска тоже была специальная. В спокойном состоянии густая, словно сметана. Но стоило ее пошевелить, мигом растекалась. Но ржавое железо она покрывала равномерно. И тут же высыхала.
Пока подруги красили, старушка вертелась поблизости. И накрывала стол к немудрящему чаепитию с сушками и булкой с вареньем.
— А что это под вами в квартире не живет никто? — произнесла Кира, которой надоело возюкать кисточкой взад-вперед без всякого толку для их расследования. — Мы стучали, стучали, не открывают.
— Не живет там никто, — спокойно ответила старушка.
Подруги уже успели с ней познакомиться. И знали, что зовут ее Вера Ивановна.
— Померли все.
— Как же так? А квартира пустая стоит?
— Машенька там не живет, — подтвердила Вера Ивановна. — Как Маргарита Федоровна скончалась, так Машенька квартиру закрыла и уехала.
— А Маргарита Федоровна — это была хозяйка квартиры?
— Машина бабушка. Бедная женщина.
— Бедная?
— Не в смысле денег, этого у них как раз хватало. Бедная, потому что обоих своих сыновей похоронила. И двух мужей.
И Вера Ивановна, как и все пожилые одинокие люди, любящая поболтать, принялась самозабвенно выкладывать подробности жизни Машиной бабушки. Подруги слушали молча, не перебивая. Надеясь, что среди пустой шелухи найдется хотя бы одно зерно истины.
— Двое у Маргариты Федоровны мужей было. Двое. И от каждого у нее по сыну родилось. Младшего она следом за мужем схоронила. На кладбище малец простудился, когда отца его хоронили. Да так нехорошо получилось. Вроде бы и температура небольшая, а долго держится. Врачиха у нас тогда на участке молодая была, неопытная. Не смогла понять, что у ребенка воспаление легких начинается. Ну а когда температура уж под сорок подскочила да врачи из больницы приехали, уж поздно было. Сгорел мальчишечка меньше чем за сутки.
— Бедная! — вырвалось у Киры. — Действительно бедная женщина. И что же, она одна осталась?
— Не совсем. Квартира у них тогда коммунальная была. И дружно жили. Это уж потом дети переженились, сами детей нарожали и ссориться начали. Да только тогда второй сын Маргариты — Никита — квартиру выкупил. Соседей расселил, а сам с семьей и матерью тут остался.
К этому времени подруги уже закончили первый слой покраски. И устроились за столом, грызя сушки с маком и запивая их жидким, совсем несладким чаем. А Вера Ивановна продолжала рассказывать: