* * *
В тот вечер, когда Симонетта сообщила, что беременна, счастью Иво не было границ. Неделю спустя Донателла объявила ему, что и она беременна, и он захлебнулся от счастья. «За что, – в который уже раз спрашивал он себя, – боги так милостивы ко мне?» Полный смирения, он чувствовал, что не заслужил такого благоволения.
В положенный срок Симонетта родила девочку, а неделю спустя Донателла родила мальчика. Чего еще может желать мужчина? Но богам было угодно продолжение. Некоторое время спустя Донателла снова забеременела, а через неделю после этого забеременела Симонетта. Через девять месяцев Донателла преподнесла Иво еще одного мальчика, а Симонетта – еще одну девочку. Прошло еще четыре месяца, и обе женщины опять забеременели и на этот раз решили рожать в один и тот же день. Иво заметался между «Сальватор Мунди», где лежала Симонетта, и клиникой «Санта Кьера», куда он устроил Донателлу. Носясь из одного родильного дома в другой на своем «раккордо-ануларе», он посылал воздушные поцелуи девушкам, сидевшим по обе стороны дороги под розовыми зонтиками в ожидании клиентов. Иво не видел их лиц, так как ехал очень быстро, но он их всех любил и всем им желал удачи.
Донателла родила еще одного мальчика, Симонетта – еще одну девочку.
Иногда Иво хотелось, чтобы все было наоборот. По иронии судьбы жена рожала ему дочек, а любовница – сыновей, а ему бы хотелось, чтобы его имя наследовали сыновья. И все же он был счастлив. Любовь по совместительству позволила ему обрести сразу шестерых детей: троих – дома и троих – вне его. Он обожал их всех, был им чудесным отцом, помня все их дни рождения и именины, никогда не путая их имена. Девочек звали соответственно Изабелла, Бенедетта и Камилла. Мальчиков – Франческо, Карло и Лука.
По мере того как подрастали дети, жизнь Иво осложнялась. С женой и любовницей к шестерым дням рождения и именинам добавлялось еще четыре. Приходилось дублировать также и все праздничные дни. Он позаботился о том, чтобы дети посещали разные школы. Девочек определил в школу при французском монастыре Святого Доминика на виа Кассиа, а мальчиков – в Массимо, школу иезуитов в Эуре. Иво встретился со всеми их учителями и всех их очаровал. Он помогал детям готовить домашние задания, играл с ними, чинил их поломанные игрушки. Надо было обладать огромной изобретательностью, чтобы с успехом управляться с двумя семьями, но Иво это удавалось. Он был воистину образцовым отцом, мужем и любовником. На Рождество он бывал дома с Симонеттой, Изабеллой, Бенедеттой и Камиллой. В день Befana, шестого января, Иво, одетый как Befana, ведьма, дарил Франческо, Карло и Луке подарки и carbone, черные леденцы, которые мальчики обожали.
Жена и любовница Иво были красавицами, дети умны и прелестны, и он всеми ими по праву гордился. Жизнь была прекрасной.
Но наступил день, когда боги плюнули ему в лицо.
* * *
Как это часто бывает, беда разразилась внезапно.
В то утро, после занятий любовью с Симонеттой перед завтраком, он отправился прямо на работу, где провернул очень выгодное дельце. В час дня сказал своему секретарю (Симонетта настояла, чтобы секретарем был мужчина), что всю вторую половину дня будет на заседании.
Улыбаясь в предчувствии ждавших его удовольствий, Иво объехал строительные заграждения на улице Лунго Тевере, где в течение последних семнадцати лет строилось метро, пересек мост в Корсо-Франсиа и тридцать минут спустя въехал в гараж на виа Монтеминайо. Едва открыв дверь квартиры, Иво понял, что случилось нечто ужасное. Франческо, Карло и Лука, громко плача, жались к Донателле, и когда Иво направился к ней, то прочел на ее лице такую ненависть к себе, что подумал, не ошибся ли он дверью, попав в другую квартиру.
– Stronzo! – пронзительно закричала она ему.
Иво в смятении оглянулся.
– Carissima, дети, что случилось? В чем я виноват?
Донателла встала.
– Вот что случилось! – Она швырнула ему в лицо журнал «Oggi». – На, смотри!
Еще ничего не понимая, Иво нагнулся и поднял с пола журнал. С обложки на него смотрели он сам, Симонетта и их дочки. Внизу под фотографией стояла подпись. Padre di Famiglia, отец семейства.
Dio! Как же он мог забыть об этом! Несколько месяцев назад журнал заручился его согласием напечатать о нем статью, и он по глупости согласился. Но Иво и предположить тогда не мог, что его выделят столь особо. Он взглянул на свою рыдающую любовницу, на жавшихся к ней детей и сказал:
– Я могу все объяснить...
– Им уже все объяснили их школьные товарищи, – завизжала Донателла. – Дети прибежали домой в слезах, так как в школе их обозвали бастардами, прижитыми!
– Cara, я...
– Домовладелец и соседи смотрят на нас волками и шарахаются, как от прокаженных. Нам стыдно выходить на улицу. Мы должны немедленно уехать отсюда.
Иво потрясенно взглянул на нее.
– О чем ты говоришь?
– Я уезжаю из Рима и забираю с собой детей.
– Но это и мои дети, – поднял голос Иво. – Ты не смеешь этого делать!
– Попытаешься помешать – убью!
Это был какой-то кошмар. Он смотрел на своих троих сыновей и на любимую женщину, заливавшихся слезами, и думал: «За что я так наказан?»
Но Донателла вывела его из раздумий.
– Прежде чем я уеду, – заявила она, – я хотела бы получить миллион долларов. Наличными.
Это было настолько нелепо, что Иво рассмеялся.
– Миллион дол...
– Или миллион долларов, или я звоню твоей жене.
* * *
Это случилось шесть месяцев назад. Донателла не привела свою угрозу в исполнение – пока не привела, – но Иво знал, что она способна на все. Она не отставала от него, ежедневно звонила ему на работу, требуя:
– Мне плевать, как ты это сделаешь, но мне нужны деньги. И побыстрее.
У Иво был единственный путь обрести эту огромную сумму: он должен был получить право распоряжаться своей долей акций в «Роффе и сыновьях». Но сделать это мешал Сэм Рофф. Выступавший против свободной продажи акций концерна, Сэм, таким образом, угрожал целостности его семьи, его будущему. Его надо убрать с дороги. Необходимо только найти для этого нужных людей.
Обиднее всего было то, что Донателла – его любимая, страстная любовница – не допускала его к себе. Иво было позволено видеться с детьми, но спальня не входила в программу визита.
– Принесешь деньги, – пообещала Донателла, – и спи со мной, сколько твоей душе угодно.
Отчаявшись добиться какого-либо послабления, он позвонил ей в один из вечеров:
– Я еду к тебе. Насчет денег можешь не беспокоиться.
Он сначала с ней переспит, а потом как-нибудь убедит ее еще немного подождать. Другого пути не было. Он уже полностью раздел ее, когда вдруг, ни с того ни с сего, брякнул: