– Разберемся. И с мышами и с удобствами.
– В каком смысле?
– В прямом. Что-нибудь тебе организуем.
Я не знала, что я могла организовать, но мне надо было задать Эве один-единственный вопрос. Но только после того, как мы побываем у бабки.
До ее дома мы шли медленно. Эва часто останавливалась и тяжело дышала. Русые волосы падали на лоб, она поправляли их; от четкого стильного каре мало что уже осталось. Голову бы ей помыть, и вообще помыться. Машка грязная…
– Как бабку зовут?
– А бог его знает, – откликнулась Эва. – Наталья Никандровна или Демьяновна. Я все время путаюсь.
Дом Натальи Никандровны-Демьяновны был низким, покосившимся на один бок; наличники облупились, и калитка тоже нуждалась в свежей покраске.
– Этот?
– Этот, – кивнула Эва.
– Как тебя сюда занесло?
– Лишь бы подальше… – тихо сказала она.
– Понимаю. Так и будем стоять и любоваться на дом?
Эва толкнула калитку.
– Наталья Демьяновна?
– И чего орешь, милая, – раздалось откуда-то из глубин дома. – Ща выйду. Подожди. Ща.
Бабка выкатилась на крыльцо и подозрительно осмотрела нас своими маленькими глазками, похожими на поблекшие стеклянные бусинки. Мы сказали, что пришли за вещами, и она поджала губы.
– Не устраивает чо? Или как?
Она с сожалением смотрела на Эву; понятное дело – лишиться постоялицы и прибавки к пенсии было жалко. Она что-то кряхтела про дорогую жизнь и алкоголика-сына, который не помогает ей, а напротив, тянет последние деньги… Эва немного подумала и сунула ей в руку пятьсот рублей. Бабка проворно убрала деньги в карман темно-синего платья и поправила платок на голове.
– Если шо, милая, заходи, я всегда дома. Надумаешь остаться – милости просим.
– Хорошо, хорошо, – быстро сказала Эва. Ей уже хотелось поскорее избавиться от бабки и ее липкого, как подтаявший сахар, внимания. Мы прошли в комнату, в которой жила Эва – железная панцирная кровать, застланная лоскутным покрывалом, с горкой подушек – мал-мала меньше, колченогий деревянный стол у окна, полированный шкаф и иконостас в углу.
Я взяла Эвину сумку – темно-зеленую с красным логотипом на боку – и мы вышли на крыльцо. Бабка проводила нас до калитки, прибавила, что она «завсегда рада» и зашагали вдоль улицы, в молчании.
– К тебе нельзя, – сказала Эва. – Я не пойду.
– Это я знаю и без тебя.
– Тогда – куда?
– Куда-нибудь, – неожиданно разозлилась я. – Например, обратно в Париж.
– Почему ты злишься?
– Потому. – Я остановилась. – Ты скрываешь от меня важную информацию и хочешь, чтобы я тебе помогала.
– Что я скрываю?
– То, что ты приехала на день раньше. Где ты была все это время?
– Это – мое дело, – отрезала Эва.
– Твое? Ты знаешь, что у нас в окрестностях нашли труп француза – Марселя Донека. И что он, интересно, делал в нашем городе? Не странно ли, что внезапно у нас объявляются граждане свободной Франции – причем слетаются косяками. И куда? В наш город? Как будто бы то Канны или Ницца? Тебе нечего сказать по этому поводу?
– Нечего.
– Совсем?
– Совсем.
– Эва! Я никуда не пойду, – я поставила сумку на дорогу. – Если ты мне сейчас все не расскажешь. Как есть. Если ты в чем-то замешана, я должна знать это. Может быть, тебя втянули помимо твоей воли в сомнительные дела? И ты связана с каким-то криминалом?
Эва как-то вся сжалась и ее глаза стали еще больше.
– Ты говоришь чушь!
– Хотелось бы в это верить. Но я – не верю.
– Я и сама ничего не знаю, – устало сказала Эва. – Не знаю и не понимаю… Да, я приехала, действительно, пораньше. Но я просто заметала следы, чтобы не нашел Франсуа. Я боялась, что в мой телефон вмонтировано подслушивающее устройство или он каким-то образом выследил, как я покупала билет, и поэтому сдала его и приобрела новый. Я делала это как героиня шпионского боевика – со всеми мерами предосторожности – два раза меняла такси и постоянно оглядывалась: не следит ли кто за мной. А потом… я не хотела сразу сваливаться к тебе как снег на голову. Я хотела сходить на могилу родителей. Одна. Мне хотелось заново почувствовать и привыкнуть к городу, который когда-то был моим родным. Видишь ли… с годами я стала несколько сентиментальной. – Она замолчала.
– Продолжай!
– Я приехала и остановилась в гостинице.
– Какой?
– Это имеет значение?
– Не знаю. Может быть.
– «В Полонезе».
– И что?
– Я приехала туда под вечер. Только распаковалась. И стук в дверь. Я еще думала: открывать или нет. Открыла. На пороге стоит мужчина и спрашивает по-французски: не могу ли я уделить ему час времени.
– Как он выглядел?
Мы стояли посередине улицы.
– Подожди, давай хоть на скамейку сядем.
Мы уселись на скамейку без спинки, и Эва со страдальческим выражением лица вытянула ноги.
– Как он выглядел?
Эва задумалась.
– Среднего роста.
– С бородой?
– Без.
– Лет сколько?
– Сорок. Может, чуть старше. Мизинец как-то странно скрючен.
Я стиснула зубы.
– Это он!
– Кто он?
– Марсель Донек.
– Мне он представился по-другому.
– Это уже не важно. И что он тебе говорил?
– Ты меня все время перебиваешь. Просто слова не даешь сказать. Я даже не знала, что ты стала такой упрямой…
– Мои извинения. За упрямство.
– Он стал просить меня встретиться. И поговорить. Я не хотела, но он упросил. И я согласилась. Мы пошли в кафе «Маргарита». Я все время была как на иголках. Только мы сели за столик, как он заказал себе еду. И стал говорить, что мне обязательно нужно вернуться во Францию. Он все расходы возьмет на себя. Больше он ничего сказать пока не может. Но я должна поверить ему, что это очень важно. Что меня хотят использовать в своих интересах, но он этого не позволит. Я сидела и слушала весь этот бред и думала, как поскорее удрать. И Машка стала уже толкаться. Она вечером все время толкается. Ноги затекли и хотелось на воздух. Сказала, что мне душно и этот… Раймон, точно, он представился Раймоном… вывел меня на террасу. Уже стало темнеть и мне хотелось спать. Я сказала, что никуда не поеду, а останусь здесь. Я его не знаю и пусть он вообще отстанет от меня. Он схватил меня за руку, но я пригрозила, что сейчас заору. Раймон выпустил руку и сказал, что я еще пожалею обо всем…