Мы двигались по центру рывками, часто останавливаясь и торча в пробках. Казалось, от жары одурели не только люди, но и машины, которые ехали неторопливо, словно нехотя, вопреки желанию их владельцев.
То там, то здесь нам попадался новострой – дома «сделанные» под старину – малоэтажные, с благородной расцветкой, элегантными эркерами и пузатыми очаровательными балкончиками.
– Постройки для богатых, – кивнул Костя. – Престижное место. Тихое, солидное – они покупают тут дома, построенные на месте снесенных старых, которые могли бы еще стоять и стоять. Но какому-то богатому подрядчику понадобился этот бриллиантовый кусок земли – и колесо начало вертеться со страшной силой – дома лишились статуса архитектурных памятников, как депутаты своей неприкосновенности, и попали под слом. А те, кто селится здесь, стараются не афишировать своего богатства – живут никуда особо не высовываясь и не привлекая внимания.
– Большие деньги любят тишину, – сказала я когда-то вычитанную фразу.
Мое изречение почему-то развеселило Костю.
– Точно! – повертел он головой. – Ты еще, оказывается, и умная…
Я собиралась обидеться, но промолчала. Кто я такая, чтобы высказывать ему свое недовольство, шепнул мне внутренний голос. Сиди и радуйся, что тобой вообще занимаются…
– Вряд ли Челышев добровольно отдаст квартиру Рубакиной и ее мужу, как они этого хотят, – сказала я после минутной паузы.
– Он и не собирается этого делать. Не для того он сошелся со Светловой, чтобы все потерять. История стара как мир. В один прекрасный момент у актрисы, переживающей постбальзаковский возраст, появлется молодой человек, который придает ее жизни новый смысл. Правда, у всех этих историй грустный конец.
– Да уж!
– Кажется, здесь… – Костя сверился с записями в блокноте.
Мы подъехали с старому дому – внушительно-солидному, и Костя плавно затормозил, вписывая свою машину между белыми «Жигулями» и синей «Тойотой».
– Выходим.
– Он дома?
– Когда я звонил полтора часа назад, был дома. Сейчас сделаем вторичную проверку…
Костя набрал номер Челышева и, услышав раскатисто-бархатистое: «Алло!», тут же нажал на отбой.
– Дядя у себя на месте, – снисходительно заметил Ангел. – Вылезаем, моя боевая подруга. Я думаю, нас ждут веселенькие минуты.
– Спустят с лестницы и все.
– А я на что? Между прочим, у меня черный пояс по каратэ.
– Надеюсь, до этого дело не дойдет.
Мы вышли из машины и на нас, словно из доменной печи, дохнул жар. В воздухе реял смог и тянуло гарью: горели подмосковные леса.
Консьержка окинула нас пронизывающим взглядом с головы до ног и в обратном порядке и сразу отнесла меня и Костю к категории «неблагонадежных» граждан. Она сдвинула брови и встала из-за своей стойки, когда мы появились в холле. Ей было лет шестьдесят, и она изо всех сил следила за собой, стараясь соотвествовать «месту» – престижному дому в центре Москвы: ярко-красный маникюр, рыжий парик, накрашенные губы.
– Вы к кому?
– К Челышеву Артуру. Тридцать пятая квартира.
– Вы договаривались? – с напором наседала она.
Для таких дам главным было «не пущать» и «не разрешать».
– К сожалению, не успели. – И Костя улыбнулся ей одной из самых чарующих своих улыбок.
Но его улыбка не произвела на консьержку никакого впечатления.
– Я должна позвонить Челышеву.
– Лучше не надо. Мы из газеты и вряд ли он будет рад нашему появлению.
Пятисотрублевка плавно легла на стол консьержке.
Она быстро сунула ее в ящик и сказала сухим тоном:
– Проходите.
– Вот как надо действовать, – шепнул мне Костя, когда мы стали подниматься по лестнице, не дожидаясь лифта. Впрочем, подниматься по такой лестнице было чрезвычайно приятно и комфортно – широкие ступеньки, гладкие вычищенные перила, высокие потолки и сложный запах – больших денег, воска, старомодной солидности и ухоженности. Дом был построен в начале прошлого века – это мы прочитали на табличке при входе. – Когда не помогает мое обаяние, я пускаю в ход презренный металл.
– Лучше подумай, что тебе придется пустить в ход перед Челышевым.
– А это уже смотря по обстоятельствам.
«Обстоятельства» у Челышева были весьма пикантными и соблазнительными. После звонка в дверь, она моментально распахнулась, как будто бы нас ждали, и перед нами возникла блондинка с длинными волосами, в коротких шортах и розовой маечке, обнажавшей голый пупок с золотым колечком.
– Добрый день! – она широко улыбалась и смотрела на Костю. – Вы от Николая Степановича?
Костя деловито-озабоченно кивнул, и она освободила нам путь, отходя, точнее, отпрыгивая, как упругий мячик, в сторону. Все у нее было длинным и росло, что называется, от ушей: длинные тонкие ноги-спички, длинные тонкие руки…
В квартире был недавно сделан евроремонт: все было стильным и навороченным, много пустого пространства, – согласно последним модным веяниям, много металла белого цвета, и только пузатая тумбочка из красного дерева выглядела явным анахронизмом в этом блестяще-стерильном пространстве.
– Одну минуту, – девица действовала как расторопная секретарша, желающая угодить клиентам до появления шефа. – Чай, кофе? Может, виски?
– Не надо, – утомленным голосом сказал Костя. – Нам бы господина Челышева.
– Одну минуту.
– Садитесь сюда, – указала она на кушетку с круглым белым столиком перед ней. – Артур пока занят.
Костя поднял вверх брови.
– Принимает ванну, – доверительно сообщила девица, откидывая назад длинные молочно-белые волосы. Она села напротив нас в кресле и заплела нога на ногу.
– Вас как зовут? – осведомился Ангел самым любезным тоном.
– Алина.
– Вот что, Алина, дело не терпит отлагательств, пусть господин Челышев поторопится.
– Так срочно? – в голосе слышалась растерянность: она явно не знала, как реагировать, то ли бежать и выполнять команду «фас», то ли проигнорировать ее.
– Срочно. Очень.
Она встала и медленно, демонстрируя длинно-модельные ноги, выплыла из комнаты.
До нас донеслись голоса: низкий, недовольный Челышева и высокий, звенящий Алины. Гул голосов усилился; хлопнула дверь, что-то звякнуло, и в комнату ввалился Челышев в футболке прилипшей к мокрому телу и джинсах. Он был среднего роста с женоподобными чертами лица и скошенным вялым подбородком. Темные волосы были зачесаны назад: было видно, что он рано облысеет и располнеет. Будет эдакий пузатый колобок. Таких мужчин я всегда называла «пупсиками».
Влетев в гостиную, он запнулся и остановился.