Book.

– Лен, ты просто ведешь себя как дура, – с нажимом произнес я. – Уж извини за прямоту… но, блин, хоть попробуй головой-то подумать!

– Я этим и занимаюсь, – огрызнулась девушка, – только она у меня, уж извини, здоровая!

– На контузию намекаешь? – Я криво усмехнулся, хотя внутри словно лопнула натянутая струна… возле самого сердца. – Ну-ну… а сама ты в детстве точно не падала? Высокий подоконник, ступеньки в подъезде…

Блондинка залилась краской – видно, имелся в ее биографии такой эпизод, но предавать его огласке она не собиралась.

– Нет, не на контузию, – медовым голоском пропела она. – Сомневаюсь, что она могла навредить уже имеющемуся… интеллекту.

Я открыл было рот, чтобы напомнить про свое хоть и неоконченное, но все же высшее образование, но в этот момент в разговор неожиданно вмешался Федька.

Он прыгнул на стол и зашипел. На словах это звучит не страшно, но когда прямо перед тобой здоровенный котяра – уши прижаты, хвостяра трубой! – скалит клыки… это привлекает внимание.

– Да вы что, в самом деле с ума подходили?! Смотреть же страшно, того и гляди разлаетесь вконец!

– А ты не смотри, – мрачно буркнул я.

– Лучше скажи, – поддержала Ленка, метнув на меня уничижительный взгляд, – можно ли изгнать беса, не навредив Вадиму?

– Ну… – Федька пригладил шерсть и виновато покосился в мою сторону. – Дед говорил, что вроде бы есть способ…

– Вот! – торжествующе прищурилась блондинка. – А какой?

– Лен, я ж не заклинатель, – отвернулся домовой уже от хозяйки. – Вроде как пить бесноватому что-то давали, кровь отворяли…

– Ну кровь – это мы запросто…

– Погоди, – перебила меня Ленка, – помнишь, когда ты Вадима царапнул? Он снова на мгновение стал самим собой!

– И что теперь, мне каждую секунду ему под ребра нож совать? – язвительно поинтересовался я. – Типа проверим, кто раньше сдохнет: он от множественных ножевых, или я от перелома шеи?

– Так раньше у тебя один нож был, – вдохновенно продолжала девушка, – а сейчас – вместе с кольцом! Может, если ткнуть Вадима объединенным артефактом… легонько, куда не очень жалко…

Мне было совершенно не жалко Вадима «в целом», ну а уж если выбирать, я бы отчекрыжил то, без чего жить можно, а любить – уже нельзя.

– Угу – между ног, например…

Ленка так треснула кружкой об стол, что в побелевших пальцах осталась отколовшаяся ручка.

– Саня, ты не просто дурак, – отчеканила она, – ты полный, безмозглый, законченный кретин!

– А ты, б… – Я осекся. Нет, рука, слава богу, не дрогнула. Это была всего лишь мысль хлестнуть наотмашь, чтобы заткнулась… но, епть, она меня таки достала!

– Знаешь, что… – Слова не шли, с трудом продираясь сквозь враз пересохшее горло. – Знаешь, что… Леночка… ты уж прости, что я о тебе хорошо подумал…

Не договорив, я встал из-за стола, развернулся… за спиной жалобно пискнул домовой, но мне было не до него. Только без нервов… ага, как же – тут канаты стальные нужны вместо нервов. Ну ладно.

– Ты что делаешь?! – испуганно вскинулась Лена.

– Картошку запивать буду, – огрызнулся я, снимая со шкафа бутылки – одну с плещущимся на донышке позавчерашним остатком и вторую, закупоренную.

– Саня, не смей! Я тебе запрещаю!

– Да пошла ты… – Я демонстративно вскинул початую бутылку «зубровки» и в два глотка опорожнил ее.

– Ну конечно, – срывающимся голосом выпалила фифа, так резко вскакивая с места, что табуретка грохнула об пол. – Только глаза залить и осталось! Замечательно! Ты и без беса прекрасно себя угробишь, всего-то месяц-другой подождать осталось… а потом заберет труповозка откуда-нибудь из-под забора!

Ленка пронеслась мимо меня, на прощанье так саданув дверью, что от косяка по всему периметру пыхнуло пылью.

Я остался стоять посреди кухни, тупо вглядываясь в пожелтевшую клеенку: веселенькие пестрые цветочки, из-под которых в паре мест проглядывали еще более желтые газеты…

…за которыми только что скрылась…

…мечта?

…надежда?

…любовь?

…Лена…

– У меня аж по лапам дрожь прошла, – жалобно сообщил Федька, уже успевший вскарабкаться на шкафчик. – Давно ее такой не видел.

– Давно? – бездумно повторил я.

– Ага. С того дня, как… – Домовой замолк, тревожно косясь на потолок.

– Не хочешь говорить?

– Ну Сань… пойми, она ж мне все-таки хозяйка, а за глаза сплетничать как-то и не…

– Тогда замолкни! – буркнул я, падая на табуретку. Выставил на стол перед собой бутылку… вытряхнул из кармана полупустую пачку и закурил.

– Сань, я…

– Нишкни!

Федька обиженно фыркнул и куда-то пропал – то ли обернулся чем-то мелким и потому невидимым снизу, то ли просто сделался невидимым. Мне, впрочем, было плевать – главное, что замолк. Я хотел тишины…

…и ненавидел ее больше всего на свете.

Тонкая сизая лента медленно уносилась к потолку и свивалась там в облако-клубок. Время замерло, словно удар двери расколол его на манер брошенных об асфальт часов – бах, и пружинки-шестеренки в стороны брызнули! Лишь в приспособленной под пепельницу чашке неторопливо самозарождались окурки. Два… три… пять…

Тишина.

Я сидел и вспоминал, как Лена вчера ночью спустилась вниз. И слушал, не скрипнет ли рассохшееся дерево.

И подбирал слова – мне нужно было, чтобы она обязательно поняла… ведь она может… ведь мне… неужели мне все только показалось?! Неужели это был всего-навсего сон, обернувшийся очередным кошмаром?!

Я должен был сказать так много. Только б она захотела выслушать, понять – и простить!

Потом сигареты кончились, а скрип так и не раздался.

И тогда я сграбастал со стола непочатую бутылку – и швырнул ее в стену.

Поговорили, называется…

Я постояла у окна, жадно вдыхая тянущийся от рамы сквознячок, и мне страшно захотелось курить. Вот ерунда… Эдак я скоро и к бутылке начну прикладываться… точнее, продолжу. Нет, Ленка, держи себя в руках… а руки уже сами рылись в сумочке в поисках сигарет.

Последнее слово осталось за мной, но никакого торжества по этому поводу я не испытывала. Я вообще не собиралась ругаться с Саней, так почему же меня будто черт за язык тянул? Ведь прекрасно понимала, что у него сегодня был тяжелый день, что он в который раз спас меня от верной смерти… а вместо благодарности…

Проклятое кольцо словно жгло кожу, и я, раздраженно скрутив его с пальца, положила на подоконник. Знала бы – никогда бы не надела, пусть бы валялось в шкатулке вместе со всяким памятным хламом…