– Где моя машина? – устало перебила я.
– Вот там, за домом стоит. Но вы не волнуйтесь, за ней присмотрят, а в больницу я вас на служебной отвезу…
– Я не в больницу. – Что мне там делать? В операционную меня все равно не пустят, а сидеть под ее дверью – нет, в таком виде меня прогонят и оттуда! – повторяя свой рассказ рыдающей тете Маше и бледному, осунувшемуся Серафиму, я не смогу, окончательно сойду с ума….
– А куда?!
– Домой.
– Так ведь… – Мужчина недоуменно оглянулся на двадцать пятый дом.
– Я к нам домой.
– Но, Елена Викторовна, вам тоже не помешает показаться врачу! – Заботливый тон следователя намекал, что не только хирургу.
– Вы имеете право меня задержать?
– Нет, но…
– Тогда до свидания.
– Елена Викторовна, ну куда вы в таком состоянии поедете?! – не терял надежды образумить меня мужчина. – У вас нервный шок, возможно, вы даже ранены, просто пока этого не чувствуете…
…Я хочу домой…
Догонять и останавливать меня действительно никто не стал.
* * *
Я долго стояла в ванной, опершись руками об умывальник и глядя на отражение в зеркале – но не узнавая этого серого, страшного, осунувшегося лица.
Наверное, мне действительно нужно было в больницу. И чудо, что я не попала туда уже в качестве жертвы автокатастрофы: машину я вела абы как, уделяя дороге внимание, только когда встречные машины начинали яростно сигналить.
Но как-то доехала.
– Лен… – Домовой робко замер в дверях.
– Все плохо, Федь.
– Лен, я…
– Сделай мне чайку, а?
– Конечно, – с запинкой согласился Федька и исчез.
Подставленные под холодную струю ладони уже закоченели, а стекающая с них вода по-прежнему казалась мне розоватой.
– Леночка, пошли, я все приготовил… – жалобно запищал домовой, дергая меня за штанину.
– Ага. – Я напоследок плеснула водой в лицо и завернула кран.
Без Сани на даче было тихо, пусто и пронзительно-холодно. Но на столе по-прежнему лежала его рация, в чашке – окурки… Как будто он просто вышел и скоро вернется. Надо только немножко посидеть, подождать…
Руки согрелись о чашку с чаем, а вслед за ними и я начала понемногу оттаивать, даже сумела более-менее связно и спокойно рассказать Федьке о событиях этой ночи. Вот только мышцы болели все сильнее, особенно спины, а с ними и голова за компанию.
Но это была такая ерунда…
Саня, МОЙ Саня сейчас боролся со смертью, а я только и могла сжимать за него кулаки. Ну еще звонить в больницу через каждые десять минут. Иногда – огромным усилием воли – через пятнадцать.
Задерганная дежурная монотонно отвечала, что состояние больного без изменений, в сознание он пока не приходил.
В полпятого мне сообщили, что Александру Топлякову стало немного хуже. Но повода для паники нет, ему вкололи какое-то лекарство и поставили еще одну капельницу, утром его осмотрит лучший хирург Минска, которого специально ради этого вызвали из отпуска…
Больше я не звонила. Просто сидела за кухонным столом – по правую руку телефон, по левую стакан с остывшим горьким чаем, посредине замусоленная книга – и тупо ждала.
– Иди спать, страдалица, – безнадежно нудил Федька. – Все равно ничего не высидишь.
– Что-то не хочется, – отмахивалась я, для вида перелистывая страницу – мне не удавалось сосредоточиться даже на буквах, не говоря уж о сюжете.
Есть такая компьютерная игра, пошаговая стратегия. Можно дотошно проходить ее ход за ходом, вручную очищая каждый сектор от затаившихся в нем врагов, а можно сберечь нервы и просто промотать игровое время вперед. Вот только компьютер – штука бездушная. Он не знает, что ты чувствуешь иррациональную, дурацкую ответственность за двумерных человечков, он не станет прятать их за нарисованными деревьями, двигая вперед короткими перебежками. Он просто посчитает: двое против троих, столько-то вооружения, столько-то аптечек. Расставит соответствующие коэффициенты и вычтет наших из ваших. Все логично, все правильно… убийственно точно.
Я страшно боялась проматывать эту ночь.
Казалось, стоит мне только заснуть, и затрезвонит телефон. И голос дежурной будет не сдержанно-раздраженным, а соболезнующим, и секунды перестанут растягиваться в ломкие карамельные нити, хрустя на зубах… и уже не надо будет таращиться на двенадцать кнопок в три ряда, единица и тройка полустертые… И вообще ничего не надо…
– Ну хоть поплачь тогда, – неожиданно предложил домовой. – Все легче станет.
– Федя, отцепись. Со мной уже все нормально, правда.
Серый овчар тяжело вздохнул и клубком свернулся у моих ног.
Без четверти шесть я сдалась. Аккуратно, как стеклянную, закрыла книгу, так и не узнав, о чем она. Отнесла кружку на кухню, вымыла – под изумленным Федькиным взглядом – и убрала в шкафчик.
Поднялась в спальню, разделась, щелкнула выключателем. Как курком. Сердце противно екнуло, я опустилась на кровать, нашарила край одеяла. Медленно-медленно, стараясь не дышать, вытянула ноги, откинулась на подушку, еще хранившую Санин запах, закрыла глаза, расслабилась…
И почти сразу же раздался звонок.
«Не бери! – отчаянно взмолился внутренний голос. – Не бери, не надо, это не туда попали, пусть надежда останется с тобой хотя бы до пробуждения…»
Трубка была холодной, как лед.
– Алло?
Звук набатом отразился в прижатом к уху динамике.
Все. Конец.
– Привет, – с трудом пробился сквозь помехи на линии слабый хрипловатый голос. – Ты меня еще ждешь?
Я стиснула трубку обеими руками и заплакала.
Обещания надо выполнять!
Все устаканится, все сложится,
Судьба повозку тронет в путь,
И мы – такие невозможные —
В пути притремся как-нибудь.
Все утрясется, перемелется
У совершенно разных нас —
Ведь плюс и плюс вовек не склеятся,
А плюс и минус – в добрый час!
Мы побунтуем для приличия,
На подлость сетуя богов,
На непомерное количество
Объединивших нас врагов.
А после – стерпится и слюбится,
Оставив нас гадать вдали,
Как раньше в серых дней распутице
Мы друг без друга жить могли…
Ольга Громыко
Как мы писали «Плюс на минус»