Тем временем в дальнем конце коридора, на женской половине, разлилось тусклое сияние и в нем, как привидение, появилась Риона. Молоденькая пифия-аспирантка медленно и бесшумно плыла по коридору в локте от пола – простоволосая, босоногая, в длинной ночной рубашке, с витой горящей свечкой в правой руке и томом «Научные аспекты самогипноза» в левой.
Факультет Пифий пользовался дурной славой. Поскольку самым значительным, впечатляющим и неотвратимым событием в жизни человека была смерть, ее-то адептки-пифии и повадились предсказывать. Добро бы угадывали. Ожидание смерти делало жизнь невыносимой. Стоило кому-нибудь из пифий появиться в коридоре, как он пустел. Возмущение пифий не имело границ. «Как же так?! – вопияли они. – Мы дегустируем ваши отвары, превращаемся леший знает во что, спать боимся из-за ваших упырей, а вы? На ком нам практиковаться?»
«На покойниках! Там уж наверняка!» – хором отвечали мы, позорно дезертируя. К сожалению, это удавалось далеко не всегда. Темар слезно умолял меня не сходить с условленного места, ибо он будет пробегать по нему всего один раз, по дороге на экзамен. Остекленевшие глаза Рионы мне очень не понравились. Судя по ним, пифия находилась в трансе, а это грозило точным пророчеством. С другой стороны, оставалась надежда, что одержимая меня не заметит.
Она и не заметила. Проплыла мимо, овеяв фимиамами персиковой воды. Я перевела дыхание и благодарно возвела глаза к потолку, но пифия не была бы пифией, не предсказав какую-нибудь гадость напоследок. Почти исчезнув в темноте коридора, она зависла над фикусом вполоборота ко мне.
– Он ищет власти над смертью, – прошептала Риона, жалко искривив губы, – но смерть уже идет по его пятам! Замкни круг, девочка…
– Это ты мне? Риона, погоди!
Мне бы догнать ее и расспросить поподробнее, пока не прервалась связь с потусторонним миром, но в другом конце коридора появился Темар, пыхтящий под тяжестью огромной вазы с цветами.
– Принесла? – на ходу бросил он, кивком увлекая меня за собой. Я догнала адепта, и мы зарысили нога в ногу.
– Конечно.
– Отлично! Запихни ко мне в карман, – я запихнула, хотя сделать это на бегу было не так-то просто. – В другом – твой гонорар.
Я обежала Темара и кладни перекочевали в мою ладонь. Адепт резко затормозил перед одной из дверей по левую сторону коридора, шумно выдохнул и, поудобнее перехватив вазу, с отчаянной решимостью самоубийцы объявил:
– Ну, я пошел!
– Ни пуха, ни пера! – привычно пожелала я, распахивая перед ним дверь.
– К лешему! – эхом откликнулся адепт, юркнув в аудиторию. Я прикрыла дверь, машинально скользнула по ней взглядом и поняла, что мои дни сочтены.
На двери было написано: «Тихо! Идет экзамен!». И чуть пониже, на официальном бланке: «Экзорцизмы. Ксан Перлов».
Я глухо застонала и, прислонившись спиной к двери, медленно сползла по ней на пол.
Экзорцизмы! Учитель!!!
* * *
Малодушно скончаться на месте от разрыва сердца мне, как всегда, не удалось, и на смену страху пришел волчий голод. Не убьет же меня Учитель, в самом деле. А вот на пару деньков засадить в карцер, на хлеб с водой и для воспитательно-трудовой деятельности – это он может. Картошки, перечищенной мною за годы обучения, вполне хватило бы на постройку второй Школы. Так что разумнее всего наесться впрок, и поскорее.
Вернувшись в свою комнату, я первым делом полезла в холодильный шкаф – дощатый ящик аршин на аршин, изнутри обитый жестью. На нижней и верхней полочках, в низких лотках, лежал магический лед – он не таял даже в летний полдень, поддерживая в камере низкую температуру. Каждый вечер его нужно было восстанавливать; мы периодически забывали это делать, и к утру ящик заливало.
Холодильный шкаф предназначался для эликсиров и декоктов, но мы с соседкой по комнате использовали его по принципу: «к большой заразе маленькая не прилипнет» и заодно хранили в шкафу скоропортящуюся провизию. Отодвинув в сторону пучок крысиных хвостов, склянку с ногтями утопленников, гниющий укроп и баночку с многообещающей надписью «!!ЯД!!», я обнаружила тарелку с хладной куриной ногой и спелый помидор. Метнула опасливый взгляд на подругу, которая прибиралась в комнате, и дополнила скудную трапезу куском черного хлеба с маслом и стаканом яблочного компота.
Велька испустила долгий, трепещущий, укоризненный вздох. Позволить себе Ужасно Калорийный Хлеб и Кошмарно Холестериновое Масло, запив все это Сладким Компотом, мог только самоубийца. Велька была помешана на диетах. Ее рассуждения о еде вызывали у меня желудочные колики. Подруга не ела ни хлеба, ни сала, ни масла, ни орехов, ни конфет, ни пирожных, короче, ничего вкусного и питательного. Она знала, сколько калорий содержится в фунте хлеба и за какое время их можно израсходовать лежа, сидя, стоя или занимаясь тяжелым физическим трудом. Чем сытнее был продукт, тем омерзительнее он казался моей подруге. Овощи и те ей не угодили. От фасоли, картошки и гороха она шарахалась, как упырь от креста. Единственным продуктом, не вызывающим у Вельки опасений, были яблоки. Она поглощала их в любом количестве в любое время суток, и сочный хруст нередко будил меня посреди ночи.
Я вовсе не считала Вельку такой уж толстой; напротив, она казалась мне очень даже ладненькой, но подруга не поддавалась убеждению. «Да, тебе легко говорить, у тебя нет проблем с излишним весом…», – уныло тянула она, ежевечерне измеряя талию куском старой тесьмы. «Излишним весом» она считала все за вычетом скелета.
Я не понимала, как можно завидовать наглядному пособию по анатомии. Жадно вылизывая тарелку после двух порций жареной картошки с салом, я старалась не смотреть на вареную морковь, основу Велькиного рациона. Диета «три морковки на обед, две на ужин, одна на завтрак» себя не оправдала, если не считать сыпи на лице подруги, что было воспринято ею как добрый знак – дескать, из организма начинают выводиться шлаки. Потом пришел черед диеты из капустного салата. За ней грянуло сыроедение и раздельное питание. Раздельное в прямом смысле слова, ибо я готовила для себя отдельно, а Велька пила простоквашу и читала мне фигуроспасительные проповеди.
Самое худшее было впереди. Какой-то мерзавец рассказал моей подруге о диете из вареной речной рыбы, после которой Велька заперлась в туалете на три часа и вышла оттуда изрядно похудевшая, побледневшая и с черными кругами под глазами. Она была в восторге, но повторить эксперимент так и не решилась.
Отдавая должное куриной ноге, я отстраненно наблюдала, как Велька перебирает и сортирует бумаги, беспорядочной грудой сваленные на ее кровати. Сессия пронеслась над нашими головами, как ураган над молодым лесом – кто-то сломался и был отчислен, кто-то согнулся на пересдачу, но большинство выстояло и наслаждалось кратковременной передышкой, отринув с глаз долой осточертевшие конспекты.
Часть бумаг Велька испепеляла на месте, часть складывала в стол, кое-что откладывала в сторонку, чтобы пересмотреть на досуге. Когда сдавленный хрип привлек мое внимание, было поздно. Велька успела ознакомиться с моим последним шедевром.