«Граждане! Помогите деньгами! Белинского очень почитать хочется, а с утра косорыловым пробавляюся! [12]» — Паша Ворота, пивная у Пьяной дороги.
«Друзья мои, спасите от мандыгара, с вечера на коленвале градус штудировал! [13]» — Лешка-алкаш, по всему городу шляется.
«Папаня, трудной водой не угостишь? [14]» — Саня Вертолет, у кафе «Улет».
«Займи полтинничек, пойду горниста сыграю! [15]» — Толик Горнист, автозаправка у Паршивой горы.
— Ошибок нет?! — участливо поинтересовался синяк.
— Ошибок нет. Но и того, что мне надо, тоже нет!
— Продолжать изыскания?
— Продолжай, — вздохнула я и достала из кармана пятисотку.
— Может, за вредность добавишь? — неуверенно спросил он.
— И какая же это у тебя вредность? — стало мне интересно.
— Так это, знаешь, с каким отребьем общаться приходится?!! У-у-у-у!! — Похоже, он искренне верил в то, о чем говорил. Похоже, он искренне верил, что сам этим «отребьем» еще не стал.
Я вздохнула, достала еще полтинник, ручку, и на купюре написала свой номер мобильного.
— Давай так, если найдешь парня, который просит у народа буквально двести рублей, буквально на два дня, позвони мне по этому телефону.
— Есть, амазонка! — Синяк зачем-то отдал мне честь и тут же сник, поняв, что очевидно, эта сумма последняя. — А если парня найду, штуку добавишь?
— Добавлю, — кивнула я и, газанув, уехала.
* * *
День был брошен коту под хвост.
Я так и сказала Бизе, вернувшись:
— День — коту под хвост! Я ничего не добилась, ничего не узнала, и ни на шаг не приблизилась к истине. Селепухин погиб, Чувилин срочно свалил из города. Все! Глухо. Тупик. Осталась одна Юлиана! Одна Юлиана… Слушай, выход один.
— Какой? — вяло поинтересовался Бизон.
Он лежал на диване и безучастно рассматривал потолок.
— Заставить ее говорить! Уговаривать, умолять, угрожать, пытать, наконец!
Я стала ходить по комнате, меряя шагами пространство, но его — пространства, было так мало! Я то и дело упиралась носом то в стенку, то в окно. Наверное, следовало все же выбрать апартаменты в доме побольше.
— Да, пытать! — не выдержав, заорала я. — Иголки под ногти! Утюги к пяткам! Что там еще в репертуаре садистов?
— Это не выход, — меланхолично отозвался Бизон и почесался, словно орангутанг — сначала левый бок, потом правый. — Это не выход, — снова повторил он.
Я понимала эту его отрешенность. Он был большой, сильный, в его жилах текла кровь с массой адреналина, гемоглобина и этого, как его… тестостерона, а он вынужден был лежать на диване, бездействовать и пялиться в потолок.
Я его понимала.
На его месте у меня бы тоже зудели бока.
— Ты знаешь, самое правильное, — сказал он вдруг и опять почесался, — это… это… — Он перестал чесаться и резко сел.
Я поняла, что он хочет сказать. Я поняла это и крикнула:
— Нет!!! Ты не сделаешь этого.
— По-моему, это единственный выход. Нужно сделать это, пока не поздно. Пока я могу еще отовраться тем, что все это время был без сознания.
— Нет! На тебя навесят побег. На тебя навесят еще и Юлиану Ульянову! Сначала ты ее по башке тюкнул, а потом украл из больницы и спрятал в собственном доме! С моей, между прочим, помощью! Обоих посадят! Чем ты думаешь, когда говоришь это?
— Мозгом. Кажется, мозгом. Он находится в голове, которой я сильно ударился. Что-то мне говорит, что этот Барсук должен, наконец, обратиться к здравому смыслу. Он должен… поверить мне и сделать то, что полагается сделать старому, опытному профессионалу.
— Поверить мне! — передразнила я его.
Бизя пожал плечами, яростно почесался, и снова лег, вперив взгляд в потолок.
— Идиот, — сказала я, потому что мне нечего было больше сказать.
— Элка, а как ты обозвала того рыжего парня, которого перепутала с Михальянцем?
— Что-о?!!
— Только не отпирайся. Каюсь, я тоже попался на ту же удочку и набил ему морду. Но я-то набил на четыре тысячи, а ты обозвала на семь! Мне интересно — как?!! Скажи!
— Нет.
— Скажи!
— Нет!
— Элка!
— Нет, не скажу. Хоть иголки под ногти загоняй, хоть угли к пяткам прикладывай! Очень неприличное слово. Этот парень с меня еще мало взял.
— Ты должна мне сказать. Не могу же я жить с женщиной, не зная, до какой степени она испорчена.
— Не можешь?
— Нет, не могу. И поэтому завтра утром пойду к Барсуку.
— А если скажу, не пойдешь?
Ответить Бизон не успел, у него замяукал мобильный. Бизон почесался и лениво взглянул на дисплей.
— Кто это тебе там названивает? — спросила я, сделала пару шагов и снова уперлась носом в окно. За идеально прозрачным стеклом, вдалеке, виднелось море — синее, могучее и свободное. Море и пальмы — все так, как я и мечтала, покупая билет в этот город; все так, как я и мечтала, решив, что если и выйду когда-нибудь замуж, то только в том климатическом поясе, где мне не придется в разгар торжества натягивать на себя теплую кофту.
— Бэлка! — сообщил Бизя. — Ты когда-нибудь сообщишь ей свой новый номер мобильного? Она достала меня душевными излияниями! Я молчу, а она исповедуется, думая, что разговаривает с тобой. Сил нет больше слушать про ее поиски большой и чистой любви. Сил нет больше слушать про ее старого потасканного прокурора.
Я совсем забыла про Бэлку. Про ее проблемы, одиночество, потерянность и чувство никчемности существования. Чувствуя себя подлой предательницей, я схватила мяукающую трубу.
— Привет, Бэлка!!
— Элка, — прошелестела труба голосом, лишь отдаленно напоминающим Бэлкин, — Элка, меня обо…
— Что?! Тебя… что?!
— Обо-кра-ли… — Она всхлипнула, высморкалась и что-то там шумно глотнула. Я представила себе душераздирающую картину: на полу, посреди разгромленной гостиной сидит Шарова и, умываясь слезами, хлещет из горла виски. И хорошо, если только вискарь, а не уксусную эссенцию…
— Бэлка! Я еду! — заорала я. — Не двигайся, ничего не пей и… — Она первой нажала отбой и это напугало меня еще больше.