Что делать? Развязать ее? Или оставив пока как есть, нестись к ребятам? Он вновь попытался пробиться к её сознанию и на сей раз достиг несколько большего успеха. Веки пленницы приподнялись. На Ивана уставились два мутных глаза. Губы пожилой женщины растянулись в улыбке, и она с совершенно бессмысленным видом произнесла:
— Ма-ама.
Иван вздохнул. Безнадежно. Виолетту Феофановну то ли чем-то опоили, то ли сделали ей укол. Она сейчас была явно не в себе. Пуаро потянулся к двери, но в это время в неё вошли. Тот самый мужик, который говорил басом, и его прихрамывающий напарник.
Увидев Ивана, стремительно отступающего в глубь комнаты, оба разинули рты. Затем их лица разом исказила ярость.
— Ты, пацан, что здесь забыл? — рявкнул «шеф».
— Ба… Бабушку навещаю, — пытался выпутаться из ситуации Иван.
— Какую бабушку? — продолжал допрос «шеф».
Оба мужика угрожающе надвигались на Ивана.
«Надо как-нибудь срочно дать знать ребятам, что влип», — Иван считал, что это единственный выход из положения.
— Какую бабушку? — грозно навис над ним «шеф».
— Свою единственную. Виолетту Феофановну, — тянул время Пуаро.
Его цепкий взгляд ощупывал комнату.
«Окно. Вот он, выход. Прыгать нельзя. Во-первых, могу разбиться. Во-вторых, они тогда побегут вниз и накроют ребят. Значит, стекло надо выбить. Муму и Марго там, на улице, наверняка поймут. Но чем я это сделаю?»
Пошарив глазами по комнате, он увидел в углу старый колченогий стул. Теперь надо было отвлечь противника. Времени на раздумья не оставалось, и Пуаро завопил:
— Что вы сделали с моей бабушкой?
Оба мужика на мгновенье опешили. Этого было достаточно. Рванувшись к стулу, Иван запустил им в окно.
— Помоги… — успел ещё выкрикнуть он, и огромный кулак врезался ему в спину.
Иван рухнул на пол и сквозь мутную пелену слышал, как «шеф» пробасил:
— Ори, ори. Все равно тебя тут никто не услышит.
«Как бы не так», — подумал Иван… и отключился.
Звон стекла заставил Павла, Муму, Марго и Варвару распластаться по стене дома.
— Ивана поймали, — лицо Марго враз побелело.
— Бежим, — взял на себя бразды правления Луна.
— Ты думаешь, мы с ними справимся? — Муму уставился на него безумными глазами.
— Идиот, за помощью, — Луна уже огибал дом. — Безвинному надо звонить.
Николай Лукич Безвинный, живший в одном подъезде с Варварой и Герасимом, был начальником их районного отделения милиции и уже не раз приходил на помощь Команде отчаянных во время предыдущих расследований.
К счастью, ребятам удалось незамеченными выбраться в переулок. О том, что происходит сейчас с Пуаро, никто из четверых старался даже не думать. Впрочем, думать было некогда. На их удачу, в конце переулка обнаружился телефон-автомат, и притом исправный. И Николай Лукич по случаю праздников оказался дома.
Варя, взявшая разговор на себя, сперва от испуга поздравила Безвинного с «прошедшим Восьмым марта» и лишь потом стала сбивчиво рассказывать, что произошло.
— В кои-то веки в праздник удалось выходной взять, — с тоскою изрек Николай Лукич. — И нате вам, пожалуйста. Испортили.
— Значит, вы нам не поможете? — Варю охватило отчаяние.
— Куда ж мне деться? — в голосе Безвинного послышалась мировая скорбь. — Сейчас свяжусь с кем надо и приеду. А вы ожидайте там же, на углу. Только без самодеятельности. Повторяю: стоять и ждать.
И он бросил трубку.
Вечером вся компания, их родители, а также две наконец пришедшие в себя бабушки (не без помощи врачей) пили чай в квартире у Холмских. Рыжая шевелюра на голове Константина Леонидовича стояла дыбом. А Виолетта Феофановна, беспрестанно всхлипывая, повторяла:
— Это я, это я во всем виновата. Геточку в такое втянула и чуть не погубила. Но они казались мне такими милыми.
— Перестаньте себя казнить, — утешала её мама Ивана. — Все хорошо, что хорошо кончается.
Однако Виолетта Феофановна продолжала заливаться в три ручья:
— Ах, оказывается, их интересовала только моя квартира.
— Почему только ваша? — Константин Леонидович даже как-то обиделся. — Наша, по-моему, тоже.
— Факт, — подтвердил Луна. — Я сам слышал.
— Помолчи уж лучше, — проговорил его отец Иннокентий Павлович. — Я тебя скоро закую в кандалы и заставлю ходить в смирительной рубашке.
— Ах, не надо! Они молодцы! — вступилась за Команду отчаянных Виолетта Феофановна. — Без них мы бы с Геточкой неминуемо погибли.
И она, как выяснилось через некоторое время, была абсолютно права. Благотворительно-просветительский фонд «Золотая чалма», под влияние которого попала Виолетта Феофановна, а следом за ней и Генриетта Густавовна, занимался отнюдь не раздачей пожертвований, а совсем наоборот. Фонд, если так можно выразиться, только собирал их, причем в свою пользу. И не только добровольные. И не всегда собирал, а очень даже часто отбирал силой.
Фонд только назывался фондом. На самом деле это было нечто вроде секты, в которую попадали совершенно разные люди. Из разных специальных слоев, с различными характерами, разного возраста. Объединяло их лишь одно: одиночество. Либо у них не было друзей и родственников, либо те не оказывали им достаточного, по их мнению, внимания или не понимали их. В «Золотой чалме» они находили то, чего им так недоставало в обычной жизни. Для секты же главным критерием отбора в так называемые «избранные» было наличие ценного имущества и, желательно, отсутствие родственников. Если же таковые у человека все же имелись, с ним проводилась «оздоровительная работа», направленная на разрыв отношений с близкими. «Оздоровительные лекции» о «правильном образе жизни» и «истинных ценностях» читал бывший врач-психиатр, принявший «духовное» имя Миустан и носивший золотую чалму. «Занятия» ему помогала вести жена — бывшая актриса, называвшая себя жрицей Кассирис.
Те, кого допускали до лекций, назывались «избранными». Постепенно они попадали в полную зависимость от Миустана, а тот шаг за шагом подталкивал их к решению передать или завещать все свое имущество фонду. Как только это происходило, «избранный» отправлялся для «окончательного духовного оздоровления и совершенствования» в пансионат-филиал фонда в Геленджике.
Назад, как установило следствие, ещё никто не возвращался. Некоторые оставались там жить, другие пропадали по дороге, третьи умирали в Геленджике якобы естественной смертью. Впрочем, все свидетельства о смерти были подлинные. Только вот врач, их выписавший, бесследно исчез сразу же после ареста «шефа», Миустана и остальных «деятелей» фонда.
С близкими и родными некоторых «избранных» тоже случались, мягко говоря, странные истории. Во всяком случае, смертность среди них была очень высокой. Так что камушки Марго опять не соврали. Вполне вероятно, Ивану и его родителям грозило самое худшее. Ведь в случае их смерти Генриетта Густавовна становилась богатой наследницей.