Я хмыкнула. Значит, Анжелика сдержала свое слово. Вчера мы договорились с ней, что она под благовидным предлогом покинет дом Ларионовых, уйдет тихо, взяв с собой носильные вещи, драгоценности и безделушки, словом, все, что «заработала».
– Но куда мне деваться? – попробовала было сопротивляться девчонка. – Не могу же я идти к Роберту домой? Все уверены, что я погибла!
Но у меня больше не было жалости к этой обманщице и убийце. Да-да, именно убийце! Ведь Стася абсолютно искренне считала, что «усилитель психической энергии» уничтожит несчастную Розу Константиновну. Она совершенно спокойно говорила о том, что старуха зажилась и ей пора ложиться в гроб. Поэтому я только пожала плечами:
– Это не мое дело. Если утром не уберешься восвояси, я расскажу всем правду о Лике.
Решив перевести разговор на другую тему, я спросила у Кары:
– А где старшее поколение?
Она опять всплеснула руками:
– Ты будешь потрясена! Обе сидят в своих спальнях, тихие, как большие дети. Прикинь, они ничего не требуют, меня не зовут, не капризничают, не кривляются, прямо чудеса. А главное, наотрез отказываются выходить.
В этот момент Кирюшка хихикнул. Лиза мигом сказала:
– Ешь спокойно, чего дергаешься?
Вопреки обыкновению мальчик не заорал нечто типа: «Отвяжись, сам знаю, как поступить!»
Нет, он опустил глаза в тарелку и стал очень аккуратно нагребать на вилку кусочки кабачка, используя при этом действии не пальцы, а нож. Чрезмерная аккуратность и использование столовых приборов удивили меня еще больше. Как правило, Кирюше ничего не стоит облизать тарелку, на которой осталась малая толика вкусной подливки, ножом он пользуется крайне редко, только тогда, когда хочет произвести соответствующее впечатление. Отметив все это про себя, я подождала, пока дети доедят мороженое, и спросила:
– Кирюша, не мог бы ты зайти в мою спальню?
– Конечно, – мигом отозвался мальчик, и это мне уже совсем не понравилось.
Обычно он начинает ныть: «Зачем? Прямо сейчас? Можно через час?» Сегодня же он повиновался беспрекословно, и это наводило на нехорошие подозрения.
В мою спальню Кирюша втиснулся бочком.
– Скажи, – поинтересовалась я, – не знаешь ли ты, что приключилось с бабушками?
Мальчик пробормотал:
– А что?
– К обеду не спустились.
– Ну и хорошо, – фыркнул Кирюшка, – хоть спокойно поели, без скандалов, они всем надоели…
– Понятно, – кивнула я. – И что же вы сделали?
– Это я, – решительно заявил Кирюша, – сам придумал, сам выполнил, девчонки ни при чем! Хочешь знать, они меня даже ругали! Но я, честно говоря, не думал, что они так перепугаются!
– Давай, рассказывай суть! – Я решительно прервала «увертюру»: – Сделай милость, говори по делу!
– Ага, – заныл Кирюша, – тебе хорошо, бегаешь весь день неизвестно где, только вечером появляешься. А мы тут постоянно! Между прочим, Макс с Карой тоже уезжают. Он на работу, и она не знаю куда, но, словно на службу, ровно в 13.00 садится в машину и в 18.00 возвращается.
Я удивилась. Честно говоря, я полагала, что Карина сиднем сидит в Алябьеве. Да и куда ей мотаться с такой регулярностью? Она нигде не служит. Решив разобраться с интересным вопросом позже, я спросила:
– Ну и что, взрослые отправляются по делам, что же тут странного?
– Оно ничего, – вздохнул Кирюша, – только две эти бабки-психопатки, дуры сумасшедшие…
– Кирилл! Разве можно так говорить о взрослых!
Мальчишка хмыкнул:
– По твоей логике, Лампудель, выходит, что я запросто могу обзывать Лизку и Тинку дурами.
– Конечно, нет. Не следует употреблять подобные выражения ни в чей адрес. Моя мама бы строго наказала меня, услышав нечто подобное.
– Твоя мама, – вздохнул Кирка, – скончалась бы, увидев одну серию про Бивиса и Батхеда, впрочем, вполне невинные Симпсоны довели бы ее до инфаркта. А уж если бы она побегала в нашей школе с десятиклассниками на перемене! Ты имей в виду, что вы жили очень давно, считай, в каменном веке, ни компьютера, ни телевизора. Ясное дело, дети были иные.
Я чуть не задохнулась от возмущения.
– Хамство отвратительно всегда – это раз. Потом, я пока еще жива – это два. Кстати, телевизор в моем детстве был, впрочем, электричество, радио, канализация и горячее водоснабжение тоже. Смею напомнить, что Гагарин полетел в космос в 1961 году, это – три!
– Да ладно, не обижайся, – улыбнулся Кирюша, – согласись, мы другие.
– Хорошо, но хамство…
– Лампуша, – хитро прищурился мальчик, – вот сейчас, когда мы тут вдвоем, одни, и нас никто не слышит, скажи честно, ведь они старые, противные, гадкие жабы? Только не ври, ты думаешь, как и я!
Вот так всегда. Стоит начать изображать из себя Макаренко, дети мигом припирают меня к стенке.
– Жабы, – согласилась я, – причем очень вредные, но о своем истинном отношении к людям не принято говорить вслух. И потом, они тебя старше!
– Ладно, – развеселился Кирка, – пусть будет по-твоему, они престарелые жабы. А насчет возраста… Это же глупо! Свинья всегда остается свиньей, в молодости поросенок, в пожилом возрасте хряк. Почему я должен уважать человека только потому, что он прожил на свете в пять раз больше меня? Ладно бы чего достигли, ну там, профессорами стали, так ведь нет! Я, между прочим, умней их. Смотри, английский знаю, компьютером владею, могу машину водить, а они? Только зудят: «Кирюша, не ешь три булочки подряд». Спрашивается, почему? «Не надо». Ну объяснили!
Кирюшка сел на мою кровать и принялся изливать душу. Я слушала его со смешанным чувством. Дело в том, что Кирку и Лизавету никто никогда не воспитывал в том понимании, которое вкладывает старшее поколение в этот глагол. Мое детство, например, прошло в обнимку с частицей «не». Не надевай, не ходи, не гуляй, не бери, не ешь, не используй косметики, не носи мини-юбку, не ложись спать поздно, не спорь со взрослыми, не обращай внимания на мальчиков, не смейся без причины, не кричи… Список можно продолжать до бесконечности. Моя мама была полна рвения сделать из дочери положительного члена общества, и она очень хотела ребенку добра.