— Ну, это да…
Он усмехнулся каким-то воспоминаниям, сказал вполголоса:
— Теперь вы понимаете, почему я тогда остановил ваши усилия взять под полный контроль нелегальную, а также легальную миграцию в Европу?
— Да, — пробормотал я. — Да…
— Не успеют, — сообщил он буднично. — Просто не успеют. Сейчас всего лишь марокканские негры смешаются с французскими… пусть даже не французы и не знают, что они негры, но для нас они все негры. Без различия на расы!
— Ну да, — сказал я услужливо, — у нас только две расы: умные и… прочие.
— Вот-вот, — закончил он уже жестче, — но мест в нашем Ноевом ковчеге на всех не хватит.
Я смолчал. Насколько понимаю ситуацию, мест вообще бы хватило. Но хозяин нашего ковчега полагает, что в новый мир следует брать только «чистых».
Я вел переговоры с начальниками отделов в странах Восточной Европы, когда раздался звонок, вспыхнул центральный экран. Огромное лицо Кронберга выдвинулось и повисло в воздухе, четкое и реалистичное настолько, что можно потрогать и ощутить как упругость кожи, так и щетину на подбородке.
— Юджин, — сказал он коротко, — немедленно ко мне. Это срочно.
Я кивнул, а многочисленным лицам с двух десятков экранов сказал строго:
— Задание вам понятно? I’ll be back скоро, к тому моменту подготовьте варианты решения проблемы. Это тоже срочно.
И хотя по-английски правильнее «I’ll come back», но с легкой руки героя спонсируемого нашей организацией фильма крылатым стало именно это выражение.
К кабинету Кронберга с разных сторон сходились начальники отделов высшего эшелона. Лица встревоженные, у меня сердце тоже колотится, но заставил себя улыбаться.
За спиной Кронберга на экране сильно увеличенное устройство, я не силен в технике. Но рассмотреть не успел, он нетерпеливым жестом указал всем на кресла, я с сочувствием смотрел на его сильно осунувшееся и постаревшее лицо.
— Есть новость, — произнес он достаточно бодро, глаза оставались серьезными, а лицо так и вовсе кажется мрачным. — Получены пригодные для использования коммуникаторы седьмого поколения.
— Как это… пригодные? — переспросил Штейн с непониманием.
— А вот так.
— Но специалисты уверяли…
— Сейчас они уверяют иначе.
— Уверяют, что седьмого? — спросил Штейн. — Но ведь это еще невозможно! Даже на закрытом для всех предприятии идет пока только пятое…
Кронберг поморщился.
— Все это верно. В массовое производство пускать нельзя, это опытные образцы. Из тысячи один получается годным, так что он по цене авианосца. И пока неизвестно, каким способом уменьшить.
— Уперлись в потолок миниатюризации? — спросил Гадес понимающе.
Кронберг не удивился очевидному вопросу, Гадес вообще бывает на редкость тугодумным, кивнул.
— Современная технология уперлась в потолок. Чтобы двигаться дальше в миниатюризации, потребуется переход на иные носители и трехнанометровый процесс, но для этого нужно разработать принципиально новые технологические методы. Что мы имеем? Новый уровень рано или поздно будет достигнут. В сотнях институтов напряженно работают над переходом на иные подложки, разрабатывают новые методы записи… но это случится через три-четыре года. Может быть, через два-три. Вы готовы ждать?
Штейн буркнул:
— Я бы подождал.
Данциг покачал головой.
— У нас нет времени, к сожалению.
Гадес добавил с иронией:
— К тому же при переходе на новый технологический уровень эти чипы резко подешевеют. И станут доступны слишком многим…
Мне показалось, что при этих словах даже Штейн сразу сменил ориентацию и сказал бодро:
— Да-да, я тоже за немедленное испытание. Какого размера эти чипы, с грецкий орех?
— С виноградину, — ответил Кронберг. — Спелую.
— Дикую?
— Ну что вы, как можно! Лучших сортов.
Штейн горестно вздохнул, посмотрел на Кронберга с подозрением и добавил:
— Бьюсь о заклад, эта виноградина в грозди еще и самая крупная.
Кронберг сдвинул плечами.
— Что делать… Но вы можете подождать. Наши специалисты усиленно разрабатывают новые методы записи, и наш чип-коммуникатор будет уменьшен сразу до размеров макового зерна.
— Когда это произойдет?
— На промышленную основу поставим через три-пять лет, но для вас можем отобрать прямо из лаборатории годные образцы.
— Когда?
— Уже через год-два.
Штейн подумал, сказал великодушно:
— Нет уж, я тогда как и все.
Кронберг обвел всех взглядом, голос прозвучал напряженно:
— Как уже сказал, все ищут способ обойти предел, экспериментируют с новыми материалами, но из полученных по старой технологии два коммуникатора из каждой тысячи все-таки соответствуют нормам. Я велел доставить все годные ко мне в кабинет. Лично я готов испытать на себе…
Гадес спросил тревожно:
— А мы?
— По желанию, — буркнул Кронберг. Он поморщился, сказал раздраженно: — Успеха не обещаю. Самое худшее, что может быть, чип просто не сможет преобразовать электрические сигналы в понятные нам образы. Но если вдруг сможет, наша жизнь значительно облегчится.
Штейн поинтересовался осторожно:
— Хотя бы на мышах испытали?
— Даже на кроликах… — заверил Кронберг, — …собирались. Думаете, у нас есть время? Или мы готовы допустить толпы народу к сверхзасекреченным исследованиям? Вы знаете политику нашей организации. Такие опасные для общества вещи первыми должны получать мы. Так что все технологические процессы проходят под строжайшим нашим контролем, каждый чип учитывается, вынести за пределы завода немыслимо… а кроме того, невозможно воспользоваться даже там на месте. Все происходит в строжайшей тайне! Официально в концерне испытывают чипы пятого поколения, а на самом деле, как я уже сказал, мне сейчас готовы доставить экспериментальные образцы седьмого. Этим напоминаю вам, что и мои слова — строжайшая тайна и что приступаем к испытаниям лично. Не стоит общество волновать непроверенными слухами.
Я косился по сторонам, у всех строгие лица, в глазах понимание, преданность и верность. Организация умеет подбирать людей.
На другой день я понял суть слов Кронберга насчет полной добровольности. Откажись кто, никто не осудил бы: даже из отобранных годных чипов не каждый заработает, а операция оказалась такой мучительной, что я всхлипывал от жалости к самому себе.