Я припала щекой к стене, боясь дышать. Несколько секунд ничего не происходило. Мое сердце так бухало по ребрам, что мне казалось, его удары слышны через стену, и тот, кто стоит сейчас под окнами, слышит меня.
Кто бы то ни был, он больше не выдавал себя. Замер, затаился. Что делать? Бежать на улицу? Все-таки ночь на дворе.
Разбудить Дашку?
Открыть форточку и заорать на хулигана?
Что это?
Я услышала то ли шорох, то ли шепот, не разобрать.
– Ва-си-ли-са, – на этот раз звук был более отчетливым. Конечно, я беззвучно рассмеялась.
Снова появился лучик света, он мигнул несколько раз и исчез. Фонарик! – догадалась я. И, не раздумывая больше, полезла открывать форточку.
– Юрка! Следующий раз кипятком оболью! – пообещала в морозный воздух. Теперь я заметила тень, метнувшуюся по палисаднику. Спрыгнула со стула, сунула ноги в тапки. Дашка заворочалась, подняла голову:
– Что случилось?
– Домового поймала, – весело ответила я и бросилась из комнаты к вешалке. Путаясь в рукавах, натянула чье-то пальто. Дашка, шлепая босыми ногами, подошла ко мне.
– Лиса, ты куда?
– На борьбу с предрассудками!
– Я пойду с тобой.
Я не слушала, распахнула дверь в сени, отодвинула засов, выскочила на крыльцо. Наверняка Юрка уже удрал, думала я, но меня гнал азарт. Побежала в палисадник. Если домовой не успел выскочить через калитку, он теперь там, через забор не полезет, потому что штакетник ветхий, он его повалит, а потом придется отвечать. Нет, я его поймала, голубчика!
В палисаднике никого не было, но я заметила, как тень скользнула вдоль стены. Ага! За угол свернул! Ну, погоди же!
– Дашка, окружай! – крикнула в запале.
Дашка с выпученными глазами застыла за моей спиной.
– А, ну тебя! – Я с досадой оттолкнула ее и побежала вокруг дома во внутренний двор. Ему некуда деться. Огород завален снегом, он выйдет прямо на меня! Мне и в голову не приходило, что кто-то другой, кроме Юрки, может ночью шептать под окнами, изображая нечистую силу.
Вот он! Тень метнулась к сараю. Негромко стукнула дверца. Я влетела следом и очутилась в полной темноте.
– Юрка!
На насесте забеспокоились потревоженные куры.
– Юрка, включи фонарь!
Вместо фонаря в темноте зажглись две зеленые точки. Я отступила к двери.
– Кто здесь?
Вместо ответа что-то мягко упало, зеленые точки приблизились, и я почувствовала чье-то прикосновение к ноге. Точки исчезли. Я стояла ни жива ни мертва, онемела и обездвижела.
Кто-то еще раз потерся о мою ногу, и я услышала:
– Мр-р-р-р-р.
– Мурка!
Колени стали ватными, я присела и провела рукой по пушистой спине кошки.
– Это ты меня пугаешь? Глупая!
Мурка самозабвенно мурлыкала и тыкалась холодным носом в ладони.
– Пойдем домой, – вздохнула я, поднимая Мурку на руки.
– Лиса, ты здесь? – послышался Дашкин голос. Подруга приоткрыла дверь в сарай и старалась рассмотреть хоть что-нибудь.
– Здесь, – отозвалась я, выходя наружу. – Вот, поймала нарушительницу спокойствия. – Я продемонстрировала Дашке довольную Мурку.
– Больше никого нет? – с сомнением переспросила подруга.
– Только куры.
– А почему ты звала Юрку?
– Я была уверена, что ночные пугалки – его рук дело.
У Дашки явно отлегло от сердца:
– Значит, это никакой не домовой?
– Почему же, – усмехнулась я, – настоящий домовой, зовут Мурка.
– Да, но следы-то под окнами не кошачьи, а человеческие, – напомнила Дашка.
Мы вернулись в дом и забрались под одеяла. Мурка устроилась у меня на груди и завела свою песенку.
– С хулиганами завтра разберусь, – пообещала я, засыпая под кошачью колыбельную.
На следующий день только и разговоров было, как мы с Дашкой домового ловили. Сестры посмеивались.
– Может, это вам приснилось? – спросила Клаша.
Я обиделась:
– Один и тот же сон?
– А ты знаешь, к чему домовой снится? – спросила бабушка. Я покачала головой. Откуда мне знать?
– Если домовой снится, – начала Клаша, – надо спросить у него: к добру или к худу? Вот наша мама перед войной видела домового. Он упал к ней на грудь, душить. Она испугалась, но все-таки нашла в себе силы спросить. И домовой аж завыл: «К ху-у-ду-у!» – Не знаю, как воет домовой, но у Клаши получилось жутко.
Клаша не только разгадывала, она еще и видела вещие сны. Великая сонница была, еще смолоду. Один из самых знаменитых снов, она любила его рассказывать:
– Про комсомол кто из вас знает? – поинтересовалась.
Мы кивнули – слышали, мол, знаем.
– Так вот, когда нас, молодежь, в комсомол загнали, я все видела во сне поле большое и двоих мужчин высоких: один белый, а другой черный; к ним людей длинная вереница движется, и делят они тех людей между собой. Так-то делят, а некоторые посередке остаются. Я тоже к Белому было собралась, а он: «Нет, подожди». И осталась я ни с тем, ни с этим.
Потом так получилось, что комсомольский билет и другие документы она зарыла в саду, в жестяной коробке. И забыла.
Прошло время. Когда кинулась Клавдия да нашла свою коробку, там истлело все. В ту же ночь сон повторился, но теперь Белый ее к себе взял.
Паспорт она восстановила, а про остальное и не спросил никто. Да и возраст у нее уже был не комсомольский.
Другой сон не менее замечательный. Как-то умерла соседка, а они дружили. Клавдия в отъезде была, и старушку без нее схоронили. Клавдия как приехала, так к родственникам побежала:
– Рассказывайте, как схоронили, в чем?
– Все, – говорят, – честь по чести: и платье, и платочек, и тапочки.
– Эх, жаль, что я не видела, не проводила, – сокрушалась Клавдия, все боялась, что подружку не так обрядили, что будет она обижаться.
Ночью проснулась Клавдия, вроде позвал ее кто. Подошла к окошку, а там дедушка седенький стоит в платье, как у попа, борода длинная. Смотрит на Клавдию и спрашивает:
– Ты, раба божия, хотела посмотреть, как твою подругу без тебя обрядили?
Клавдия молчит, только головой кивает: я, мол.
– Ну, смотри.
И прямо с неба к окну Клавдии гроб опустился, а в гробу бабушка новопреставленная лежит. Глянула Клавдия и не испугалась. Все убранство у подружки в порядке, все как надобно.