– Иди-иди, – подтолкнул в спину Ворпед. – Переговоры – это все-таки не война.
– Может, пусть наши юристы?
– Увы, демонстранты всегда желают разговаривать только с генералиссимусом! Идите.
– Вот за что ненавижу быть начальником…
Я спустился на нижний этаж, там уже наготове многочисленная служба охраны, у всех в руках пистолеты с шоковыми пулями. Я кисло улыбнулся, помахал рукой, мол, сперва поговорим, а бить потом, потом…
Дверь провернулась, я вышел в мир сухого воздуха, жаркого солнца и разноголосого галдежа. Размалеванные, как клоуны, одетые в такие женские одежды, к которым любая шлюха побрезгает притронуться, демонстранты завопили громче, над головами запрыгали плакаты, баннеры, растяжки на шестах, в задних рядах поднялся свист, улюлюканье.
Торквемада остался все таким же прыщавым хиляком, угловатым и с тощей впалой грудью. Даже тонны спермы, что он за это время проглотил, не помогли цвету лица, зато задница стала впятеро шире, а подошел он ко мне, переваливаясь, как беременная пекинская утка.
– Я Торквемада, – назвался он громко. – Причем имя Торквемада больше женское имя, чем мужское, потому я ношу его с особой гордостью. Великий инквизитор, имя которого я избрал, тоже был трансвеститом и потому с особой жестокостью истреблял именно евреев.
Я не врубился, при чем тут трансвеститы и евреи, хотя если подумать, то евреи всегда при всем, спросил подчеркнуто мирно:
– Что еще? Все ваши нетрадиционалы представлены в Реальном Мире весьма и весьма…
Он сказал громко:
– Это вчерашний день культуры!.. Мы пришли требовать сегодняшний день культуры!
Я спросил, теряясь в догадках:
– А что у нас за культура на сегодня?
Он сказал громко, с подъемом, снова срываясь на поросячий визг:
– Зоофилия!
Демонстранты, для которых он повышал голос, заорали, выше вскинули плакаты и баннеры. Я с надеждой смотрел на дальние улицы, но что-то ОМОН запаздывает. Если окажется, что Кулиев забыл вызвать, я его самого мобам скормлю. Нет, превращу в медленного моба и пущу перед охотниками…
– Зоофилия… – сказал я медленно, оттягивая время. – Это как вы такое мыслите? Чтобы вы имели монстров?.. Ну, попробуйте. Если сумеете, я вам обелиск в центре города поставлю. Лучше оттрахайте всем своим обществом нетрадиционалов Антарарсиса. Сам приду смотреть.
Он замотал головой так, что слюни полетели во все стороны. Я брезгливо вытер с рукава пиджака, надо будет сразу же отдать в химчистку и санобработку. А то и лучше вообще сжечь во избежание СПИДа и проказы…
– Нет, – сказал он, – нас интересует не это!.. Мы хотим чувствовать себя женщинами! Разве не видно?
Я содрогнулся, представив себя с такой женщиной, и ощутил, что теперь по крайней мере дня на три я полный импотент. Если буду вспоминать, то и на больше.
– Ага, – выдавил я вконец обалдело, – вы хотите, чтобы вас трахали мобы?
– Ну да! Это наше неотъемлемое законное конституционное право! В стране не будет культуры и нас не примут в Общий Рынок, если мы не продемонстрируем истинно демократические ценности и высокую культуру!
Нас, мелькнуло в голове одновременно со знакомым приступом тошноты. Это мы с ним в одном обществе, господи сохрани… И от него больше зависит, чем от меня, примут нас куда-то в «приличное общество» или не примут. Куда катимся, эх, яблочко…
– Хорошо, – ответил я покорно, – передам все ваши требования нашим разработчикам.
– Мы следим за вашими разработками! – заявил он угрожающе.
Я вздохнул.
– Кто за ними только не следит…
Из мира высокого софта пришло сенсационное сообщение: удалось создать систему, натягивающую тактильные характеристики на и??ображение. Всех на уши поставила передача из музея, когда оттуда транслировались в трехмерном изображении египетские вазы, а телезрители, не вставая с кресел и диванов, могли дотянуться и ощутить кончиками пальцев холод бронзы, выпуклость рисунка, бугорки и впадинки.
Правда, если нажать пальцами чуть сильнее – изображение исчезало, но специалисты с апломбом заявляли, что над усилением характеристик работают и вот-вот появятся достаточно надежные, так что любители резиновых кукол вполне смогут перейти на виртуальных кинозвезд без страха, что мыльный пузырь лопнет и они с торчащим пенисом грохнутся на пол.
В Голливуде сразу же подали судебный иск против возможности использования для подобных целей прототипов реальных актеров и актрис, хотя некоторые актрисы заявили, что им такое внимание льстит и одна только мысль, что ее вот сейчас во всем мире будут трахать миллионы мужчин, действует возбуждающе и придает энергию.
Мы уже не довольствовались новостями из периодики, старались следить за перспективными разработками. Аллодис заявил, что он уже давно работает над моделированием персонажей с тактильными характеристиками. Правда, наш сервак не потянет, нужно готовить новый, весь из кластеров, каждый равный нынешнему серваку, да и компы потребителей будут жутко тормозить, минимальная конфигурация – стодвадцатичетырехбитная платформа, а ее планируют запустить в продажу только в следующем году… но мы можем успеть, нам же только натянуть на уже готовые модели…
Я слушал молча, Скоффин сразу же полез в бутылку, начал доказывать, насколько велико расстояние между показом кувшина из музея и внедрением технологии в массы. Побольше, чем между первой телевизионной передачей в тридцать шестом году и выпуском первых телевизоров для населения в пятьдесят пятом!
– И все-таки сделать можем? – спросил я.
Он развел руками.
– Ты готов вложить только в разработку миллиарды? А это потребует миллиарды!
Все молчали и смотрели на меня с ожиданием. Я сдвинул плечами.
– Готов. Это всего лишь деньги.
– Потом еще неизвестно, – сказал Скоффин безжалостно, – сколько лет уйдет на коммерческое внедрение… ведь народ должен начать покупать, а это на первых порах будет дорогое удовольствие…
– Риск, – согласился я. – Но разве мы не пошли на риск сразу?
Скоффин засмеялся:
– Ты посмотри на эти морды! На эти сытые морды. Это уже не те люди. Они давно не голодают.
Я провел взглядом по этим сытым мордам, что вообще-то не выглядят так уж чересчур сытыми. У всех, скорее, голодное выражение людей, что только-только начали настоящую погоню за большой дичью. Они все смотрели на меня, я снова ощутил себя тем же вожаком, кто тогда принял нелегкое решение.
– А что мы теряем? – спросил я. – Всего лишь деньги. Мы ведь жили без этих миллиардов?.. Вспомните, как начинали! Неужели начнем успокаиваться, стричь купоны?