– А ты как здесь? – спросил я. – Твой Стивен стал бизнесменом?
Она беспечно отмахнулась:
– Не стал. Но я не с ним, я с Гансом. Ты его не знаешь.
– Не с Вольдемаром? Который соперничал со Стивеном?
Она засмеялась.
– Нет, он так и остался старшим менеджером.
– А ты никак вышла за главного?
Она кивнула.
– Меня всегда радовала твоя проницательность. Ганс – главный менеджер отделения компании «РеалКрафт». Он и сумел достать два билета на этот заключительный вечер. У него связи во всех кругах, ему не пришлось даже никого подмазывать и перекупать билеты. Представляешь?
Я огляделся.
– А где он? Не опасается отпускать тебя одну? Тут такие хищники…
– Володька, – сказала она с укоризной, – ты же меня знаешь! Я очень семейный человек! Если у кого и отсосу где-нибудь в коридоре, то только чтобы улучшить карьеру мужа или повысить ему оклад. Кстати, знаешь, сколько он получает? С ума сойти!
– И не говори, – взмолился я. – А то ночь не буду спать, весь иззавидуюсь.
Она кивнула:
– Ты снова прав. Я когда узнала, сразу решила: этот будет мой. И, думаю, это у него еще не конец!
– Я тоже так думаю, – согласился я. – Еще поживет.
Она хихикнула.
– Не конец карьеры, – поправилась она. – Ох, как здорово, когда имеешь возможность бывать в таких местах! Среди таких людей. Подумать только, они ж ворочают десятками миллионов долларов! Даже сотнями миллионов. Мультимиллионеры, ты можешь себе такое представить?
Сзади кашлянул Аллодис.
– Здесь есть даже те, – сказал он почтительно, – что ворочают миллиардами. Володя, нас ждут. Леди, если вы позволите…
Она заулыбалась царственно, Аллодис поклонился, он выглядит куда значительнее меня, и мы пошли через праздничную толпу гостей к выходу.
– До чего же эти существа, – сказал Аллодис, – влюблены в себя и ничего, кроме себя, не хотят замечать. Она даже не сообразила, что ты мог не проскользнуть по чужой контрамарке, а быть далеко не последним гостем. Удивляюсь женской слепоте…
– Пусть, – сказал я великодушно. – Зато красивая.
Он неожиданно хихикнул.
– Представляю ее лицо, если вдруг узнает, что компания, где процветает ее муж, принадлежит концерну, хозяин которого ты и есть.
Сегодня ближе к обеду Николай подошел к окну, отпрянул, всмотрелся снова, уже с испугом на лице. Заинтригованные, подошли Секира и Скоффин, затем Кулиев. Все молчали, наконец и я вылез из за стола.
Улицу запрудила толпа размалеванных для карнавала клоунов. Многие потрясали плакатами, двое развернули длинную ленту баннера, но ветер трепал и сминал, буквы прыгают, надпись не желала складываться во что-то понятное.
Николай сказал озадаченно:
– Чё-то требуют… Пойти узнать, что ли?
– Не ходи, – посоветовал Секира. – Еще какую-нибудь заразу подхватишь.
– Да ты чё? В цирке они моются…
– Какой цирк? Эти никогда не моются, это ж трансвеститы! Они все спидоносцы и… ну, и еще что-то не помню. Но гадкое…
– Тран… трас… тьфу, так и просится на язык «трансконтинентальная корпорация»! Так это мужики, которые бабами одеваются?
– Они не только одеваются, – уточнил педантичный Скоффин. – Они и выполняют ряд их сексуальных функций.
– А-а-а…
Я с грохотом отодвинул кресло. Все оглянулись, я сказал досадливо:
– Работайте! Сам все узнаю. Только их ко всем нашим радостям не хватало.
Лифт опустил на первый этаж, швейцар сказал испуганно:
– Я уже вызвал милицию. Может, вам лучше не выходить?.. Их щас разгонят. ОМОН не любит педерастов.
Я смотрел сквозь бронированное стекло на улицу. Две машины с омоновцами уже прибыли, крепкие ребята высыпали из машин, быстро выстроились в шеренгу, но с места пока не сдвигались.
– У нас уважают права, – сказал я саркастически. – А педерастов с недавнего времени принято считать тоже человеками.
Тяжелая дверь медленно повернулась, я вышел из здания. По ушам хлестнул разноголосый визг, шум, крики, вопли. При моем появлении орать стали еще громче, двинулись было навстречу, но вперед забежали три толстых, как разжиревшие кабаны, мужика в кожаных ремнях на голое тело, удержали.
Из задних рядов, где орали громче всех, вперед пробилась странная пара: мелкий заморенный и погнутый рахитом парень, весь в красных гнилостных прыщах, голое тело перекрещивают, как пулеметные ленты, широкие ремни из черной кожи, жалкое зрелище, когда они поверх колесом вдавленной груди, а второй покрупнее, в женском платье, накрашен страшнее цыганки, кольца в ушах, на пальцах и в носу, причем в носу не пирсинг, а кольцо, как у папуасов. На меня пахнуло жутким смрадом дешевых духов и сроду немытого тела, я задержал дыхание и отодвинулся.
Тот, который в пулеметных лентах, завизжал тонким, как у кастрированного поросенка, голосом:
– Нет, не уходите!.. Вы должны принять наши требования! Если вы тоже живете в культурной стране!
– Принять не обещаю, – буркнул я, – но выслушать могу.
Рахитичный пулеметчик провизжал громче:
– Вот-вот!.. Вы должны все выслушать!
– Послушаю, – отрезал я, – сколько могу. Давайте быстрее, пока вас не разогнали дубинками.
– У нас свобода и культура! – завопил он. – Разве в этой стране не демократия?
– Загораживаете дорогу, – пояснил я.
Бравые омоновцы, поигрывая дубинками, закрылись щитами и начали вытеснять демонстрантов с проезжей части. В прошлый раз, когда разгоняли демонстрацию шахтеров, была лихая драка, пришлось трижды вызывать подкрепление, но с этими справлялись легко, разве что кого-то огрели по голой заднице, а один омоновец, как я заметил, ухитрился одному засадить дубинку в зад по самую рукоять. Тот почему-то не обрадовался, а дико завопил про нарушение прав человека и женевские договоренности восьми президентов.
Пулеметчик-заморыш заговорил быстро, спеша, из-за чего его визг напоминал уже не просто кастрированного, а попавшего под колесо автомобиля поросенка:
– В Реальном Мире совершенно не отражена реальность, в которой живем! Это недопустимо, это возмутительно, это нарушение Конституции и культуры!
Я поморщился.
– Слишком долгое предисловие. Кто вы? Что вы представляете?
– Я, – сказал он гордо, – в Реальном Мире дарк авенджер по имени Торквемада, советник лидера клана Вендженс самого Анисима!