Мурадин застыл.
— Парень, — сказал он мягко, хотя голос его, казалось, вечно будет отдаваться эхом в этом месте, — быть может, нам стоит их послушать.
— Что послушать? — вскричал Артас. — Последнюю жалкую попытку заставить меня свернуть с намеченного пути спасения своего народа? Для этого потребуется нечто большее, чем грозные слова.
Сжимая молот, он поднажал, завернул за угол — и замер в отпечатках своих следов, пытаясь во всё поверить.
Они нашли обладателей ледяных голосов. На мгновение Артас вспомнил послушного водяного элементаля Джайны, который помог ей отбиться от огров в тот давний день перед тем, как всё столь зловеще и ужасно завертелось. Существа, парящие над холодным каменным полом пещеры, были сотворены изо льда и неестественного вещества вместо воды и облачёны в броню, которая, похоже, вырастала из них и была их частью. У них были шлемы без лиц, перчатки, оружие и щиты без рук.
Какими бы тревожными ни были они, Артас уделил этим грозным элементальным духам не более чем мимолётный взгляд, ибо глаза его привлекла цель, ради которой они пришли сюда.
Ледяная Скорбь.
Она покоилась в парящей, зазубренной глыбе льда, и руны, тянущиеся по всей длине лезвия, мерцали холодно-синим светом. Под нею было подобие постамента, стоящего на большой, плавно вздымающейся насыпи, припорошенной снегом. Слабый свет, проникающий откуда-то высоко сверху, где пещера открывалась солнечным лучам, ниспадал на рунный клинок. Ледяная тюрьма скрывала некоторые детали формы и внешнего вида Ледяной Скорби, искажала другие. Она была одновременно открыта и скрыта, ещё более искушающая, будто новая любовница, мельком увиденная сквозь газовую занавесь. Артас узнал клинок — ведь то был тот самый меч, что он видел во сне, когда они едва ступили на эту землю. Не тот меч, что убил Непобедимого, но тот, что вернул его, излечённого и полного сил. Тогда он счёл это добрым знамением, но теперь знал, что это истинный знак. Это было то, что он должен был найти. Этому мечу суждено изменить всё. Артас восхищённо уставился на него, руки его почти ощутимо ныли, жаждая схватить, обвить пальцами рукоять, почувствовать гладкий взмах удара. Который покончит с Мал'Ганисом, со страданием, на которое он обрёк жителей Лордерона, оборвёт жажду мести Артаса. Притягиваемый мечом, он сделал шаг.
Жуткий элементальный дух извлёк свой ледяной меч.
— Возвращайтесь, пока не слишком поздно, — нараспев произнёс он.
— Всё ещё пытаешься защитить меч? — проворчал Артас, разозлённый и смущённый его реакцией.
— Нет, — голос существа буквально громыхнул этим словом. — Пытаюсь защитить тебя от него.
На секунду Артас удивлённо воззрился на него. Потом он тряхнул головой, решительно сужая глаза. Это не более, чем уловка. Он ни за что не отвернётся от Ледяной Скорби — от спасения своего народа. Он не поддастся лжи. Он кинулся в атаку, и отряд его последовал за ним. Существа сомкнулись пред ними, нападая своим непривычным оружием, но Артас сосредоточил всё внимание на их предводителе, том, кому назначено было охранять Ледяную Скорбь. Всю его сдерживаемую надежду, тревогу, ярость, разочарование — всё это он обрушил на странного защитника. Его люди последовали примеру, отражая нападение прочих элементальных защитников меча. Молот его взлетал и опускался, взлетал и снова опускался, дробя ледяную броню под крики гнева, которые исторгала его глотка. Как смела эта тварь встать между ним и Ледяной Скорбью? Как смела она...
С заключительным звуком агонии, похожим на хрип, вырывающийся изо рта погибающего, дух ринулся прочь из того, что было похоже на руки, и растворился.
Артас встал, запыхавшийся, с широко раскрытыми глазами, воздух белыми облачками срывался с его окоченевших губ. Затем он повернулся к с таким трудом добытому призу. Все опасения исчезли, едва его взгляд вновь лёг на меч.
— Смотри, Мурадин, — выдохнул он, зная, что его голос дрожит, — вот оно, наше спасение — Ледяная Скорбь.
— Погоди, парень, — резкие слова Мурадина, почти приказ, были для Артаса как холодный душ. Он моргнул, выбитый из состояния поглотившего его восторга, и обернулся взглянуть на дворфа.
— Что? Почему? — спросил он.
Мурадин — глаза его были сужены — взирал на парящий меч и постамент под ним.
— Что-то здесь не так, — он ткнул в рунный клинок толстым пальцем. — Всё было чересчур просто. Ну взгляни на него, висит тут, озаряемый светом не пойми откуда, будто цветок, только и ждущий, чтоб его сорвали.
— Слишком просто? — Артас наградил его неверящим взглядом. — У тебя ушло довольно много времени на поиски. И нам пришлось сражаться с этими тварями, чтобы добраться до него.
— Ха, — фыркнул Мурадин. — Всё, что я знаю об артефактах, подсказывает мне, что здесь что– то нечисто, прям как на причалах Пиратской Бухты, — он вздохнул, брови его по-прежнему были испещрены морщинами. — Постой... здесь, на постаменте, надпись. Посмотрим, сумею ли я прочесть. Это может нам что-то сказать.
Оба приблизились, Мурадин — чтоб опуститься на колени и взглянуть на начертанное, Артас — чтоб подобраться ближе к манящему мечу. Надписи, которая так заинтересовала Мурадина, он уделил лишь поверхностный взгляд. Она не была написана ни на одном из известных ему языков, но дворф, похоже, мог её прочесть, судя по тому, как глаза его бегали по буквам.
Артас поднял руку и погладил разделявший их лёд — гладкий, лоснящийся, губительно холодный — да, то был лёд, но было в нём что-то необычное. Он не был просто замёрзшей водой. Он не знал, почему мог сказать это, но это было так. В нём было нечто очень могущественное, почти неземное.
Ледяная Скорбь...
— Ага, думаю, распознал это. Написано на Калимаге, языке элементалей, — продолжил Мурадин. Он хмурился, читая. — Это... предупреждение.
— Предупреждение? Предупреждене о чём?
Возможно, дробление льда каким-то образом повредит меч, размышлял Артас. Сам странный кусок льда, впрочем, похоже, был будто отсечён от другой, более крупной глыбы. Мурадин медленно переводил. Артас вполуха слушал, сосредоточив взор на мече.
— Тот, кто возьмёт этот клинок, обретёт власть безграничную. Как клинок терзает плоть, так и власть калечит душу, — дворф вскочил на ноги, взволнованный сильнее, чем Артас когда-либо видел. — Ох, я должен был знать. Меч проклят! Давай уносить отсюда ноги!
Сердце Артаса странно дёрнулось в ответ на восклицание Мурадина. Уносить ноги? Оставить этот меч здесь, парящий в своей замёрзшей тюрьме, нетронутый, неиспользованный, с такой большой властью, которую предлагал? “Власть безграничная,” — обещало начертанное вкупе с угрозой калечить душу.
— Моя душа уже искалечена, — произнёс Артас. Так оно и было. Она была искалечена бесполезной смертью любимого скакуна, ужасом наблюдения, как восстают мёртвые, предательством той, которую любил — да, он любил Джайну Праудмур, теперь, в этот момент, когда душа его, казалось, лежит нагая пред суждением меча, он мог сказать это прямо. Она была искалечена принуждением убивать сотни людей, необходимостью лгать своим спутникам и навеки заткнуть рты тем, кто оспаривал его решения и не подчинялся ему. Столь многое оставило на ней свои шрамы. И уж конечно, отметины, что оставит власть, способная победить ужасное зло, не могут этого превзойти.