— Артас, парень, — сказал Мурадин, его грубый голос умолял. — Тебе и так со многим надо разобраться безо всякого проклятия на твою голову.
— Проклятия? — Артас горько рассмеялся. — Я с радостью приму любое проклятие, чтобы спасти свою родину.
Краем глаза он заметил, как Мурадина продрал озноб.
— Артас, ты знаешь, я серьёзный, бегать от всякой чуши не привык. Но я тебе, парень, говорю, это дело дурное. Оставь всё как есть. Пусть останется тут, потерянный и забытый. Мал'Ганис здесь, что ж, прекрасно. Пусть он свою демоническую задницу приморозит в этой пустоши. Забудь об этом и давай поведём твоих людей домой.
Внезапно разум Артаса наполнил образ людей. Он видел их, а за ними сотни тех, что уже пали жертвами этой ужасной чумы. Пали лишь затем, чтоб подняться лишёнными мыслей гниющими кусками мяса. Как же они? Как же их души, их страдания, их жертва? Возникло другое видение — огромная глыба льда, того же, что сейчас заключал в себе Ледяную Скорбь. Теперь он видел, откуда появился этот кусок. Это было частью чего-то большего, более сильного — и лёд этот, вместе руническим клинком внутри, был как-то послан ему, чтобы отмстить за павших. В его голове шептал голос: “Мёртвые требуют мести”.
Что такое горстка живых людей в сравнении с мучением тех, кто погиб столь ужасно?
— К чёрту людей! — слова, казалось, исторгаются откуда-то из его нутра. — У меня долг перед мёртвыми. Я буду мстить, и никто не встанет у меня на пути, старый друг, — теперь он оторвал взор от меча достаточно, чтобы встретить обеспокоенный взгляд Мурадина, и лицо его чуточку смягчилось. — Даже ты.
— Артас, я учил тебя драться. Я хотел помочь тебе быть хорошим воином и хорошим королём. Но часть бытия воина в том, чтобы выбирать, в какую драку лезть — и каким оружием сражаться, — он ткнул указательным пальцем в Ледяную Скорбь. — А это оружие тебе не стоит класть в свой арсенал.
Мурадин ошибался. Он попросту не понимал. Артас должен был это сделать. Если бы сейчас он ушёл, он бы проиграл, снова, а этого он допустить не мог. Каждый шаг его планов разрушался.
Но не в этот раз.
Он верил в Свет, потому что мог его видеть и использовать его, и он верил в призраков и живых мертвецов, потому что с ними сражался. Но до этого момента он смеялся над идеей незримых сил, духов мест или вещей. Но теперь, когда его сердце ускорило биение с предвкушением и тоской, с тягой, источавшей самую его душу, слова сорвались с его губ, будто по собственному желанию, наполненные его пугающим желанием.
— Я взываю к духам этого места, — произнёс он, дыхание его замерзало в холодном, недвижном воздухе. Пред ним, недоступная, но ждущая его, взвешенная, парила Ледяная Скорбь. — Каковы бы ни были вы, добрые ли, недобрые или те и другие вместе. Я чувствую, что вы здесь. Я знаю, вы внемлете. Я готов. Я понимаю. И ныне говорю вам — я отдам всё и заплачу любую цену, если вы поможете мне спасти мой народ.
Долгое, ужасное мгновение ничего не происходило. Выдох его замёрз, расплылся, замёрз вновь, и брови усеял холодный пот. Он предложил всё, что имел — неужели ему отказали? Неужели он снова проиграл?
Потом с низким стоном, от которого у него перехватило дыхание, по гладкой поверхности льда пробежала неожиданная трещина. Она ускорила свой бег вверх, виляя и расширяясь, пока Артас едва не потерял из виду меч, хранящийся в сердцевине. Снова его охватило смущение, в уши ударил внезапный громкий треск, заполнивший залу.
Ледяная могила, заключавшая меч, взорвалась. Осколки разлетелись по зале, сами по себе словно мечи, острые и зазубренные. Они долбились о твёрдый каменный пол и стены, но даже пав на колени и механически вскинув руки, чтоб прикрыть голову, Артас услышал внезапно оборвавшийся крик.
— Мурадин!
Удар ледяного осколка отбросил дворфа на несколько метров. Теперь он неуклюже развалился на холодном каменном полу, и ледяное копьё торчало из середины его тела, вокруг него медленно растекалась лужа крови. Глаза его были закрыты, тело безвольно. Артас вскочил и поспешил к старому другу и тренеру, сдёргивая рукавицу. Он скользнул рукой по слабому телу, поместил ладонь на рану, воззрился на неё, желая, чтобы пришедший Свет наполнил его руки живительной энергией. Его раздирало чувство вины.
Так вот какой была зловещая цена. Не его жизнь, но жизнь его друга. Того, кто заботился о нём, учил и поддерживал его. Он склонил голову, глаза его жгли слёзы, и молился.
Это моя глупость. Моя цена. Прошу...
И тогда, словно знакомую ласку любимого друга, он ощутил это. Свет стремился сквозь него, утешающий и тёплый, и он проглотил всхлип, когда увидел, как сияние вновь начало окутывать руку. Он пал так низко, но не было слишком поздно. Свет не оставил его. Всё, что ему было нужно, это испить его, открыть ему своё сердце. Мурадин не умрёт. Он мог его вылечить, и вместе они...
Что-то пробежало по его загривку. Нет, нет, не по загривку... по отдалённому краю сознания. Он быстро поднял глаза...
И воззрился в изумлении.
Она освободилась от оков, чтобы явиться перед ним, её сине-белые руны окутывали её холодным и блестящим светом. Его собственный Свет опал с его рук, когда он поднялся, почти загипнотизированный. Ледяная Скорбь ждала его — любовница, которой нужно было касание желанного, чтобы пробудиться в истинной славе.
Шептание на задворках его ума продолжилось. Это был правильный путь. Глупо было доверяться Свету. Он неоднократно предал его. Он не пришёл, чтоб спасти Непобедимого, его было мало, чтобы остановить неумолимую поступь чумы, которая изничтожала население его королевства. Мощь, сила Ледяной Скорби — это была единственная вещь, способная встать против могущества повелителя ужаса.
Мурадин был среди потерь этой ужасной войны. Но, надо надеяться, жертва его будет последней. Артас встал и сделал несколько нетвёрдых шагов к сияющему оружию, его рука, всё ещё вымоченная в крови друга, тянулась, дрожа. Она сомкнулась на рукояти, и пальцы обвились вокруг черенка, лёгшего в руку словно влитой, будто одно было сотворено для другого.
Его пробил холод, заставляя плечи затрепетать, распространяясь по телу и приходя в сердце. На мгновение нахлынула боль, и он знал знак тревоги, но вдруг всё стало в порядке. Всё было как надо; Ледяная Скорбь принадлежала ему, а он принадлежал ей, и её голос говорил, шептал, ласкал изнутри его разум, будто всегда был там.
С криком восторга он воздел оружие, взирая на него с удивлением и горячей гордостью. Он всё исправит — он, Артас Менетил, и славная Ледяная Скорбь была теперь такой же частью его, как разум, сердце или дыхание, и он пристально слушал секреты, которые она открывала.
Артас и его люди поспешили к лагерю, где, как оказалось, в их отсутствие битва не утихла. Число его солдат сокращалось, но трупов нигде не было видно. Он и не ожидал их увидеть – павшие сразу становились врагами под командованием повелителя ужаса.