— Ну что, довольна? — спросил он.
— Нет, не особо. Что со мной случилось? Почему я не могу ходить?
— Это не те вопросы, на которые я могу ответить.
Он опустил голову, посмотрел на свои сапоги — огромные потёртые кожаные сапоги, — потом оглянулся на пустой пентакль.
— Когда я сюда вломился, Китти, — сказал он, — в комнате стоял жуткий холод. У тебя не было пульса, и ты не дышала, просто лежала в кругу. Я подумал, что ты… я действительно подумал, что на этот раз ты погибла! А вместо этого… — Он поднял глаза. — Ну, так расскажи же. Ты что, действительно?..
Она некоторое время смотрела на него, ничего не говоря.
Напряжение на лице волшебника сменилось озадаченностью и ошеломлением. Он медленно выдохнул и отчасти сел на стол, отчасти привалился к нему.
— Понятно… — сказал он. — Понятно…
Китти откашлялась.
— Сейчас я тебе все расскажу. Только сперва передай мне, пожалуйста, вон то зеркало.
— Я думаю, не стоит…
— Я лучше посмотрю своими глазами, — сухо сказала Китти, — чем предоставлю волю воображению. Так что давай побыстрее. У нас ещё много дел.
И никакие доводы её не переубедили.
— Ну в конце концов, — сказала она, помолчав, — это почти то же самое, что было с Якобом после Чёрной Молотилки… А с ним было всё в порядке.
— Это верно.
Руки у волшебника устали. Он перехватил зеркало поудобнее.
— И волосы можно покрасить.
— Да.
— Ну а что касается всего остального — со временем я до этого вроде как дорасту.
— Да.
— Лет через пятьдесят.
— Это просто морщины, Китти. Просто морщины. У многих людей есть морщины. А потом, может быть, со временем они и пройдут.
— Ты думаешь?
— Да. Они уже не так страшно выглядят, как тогда, когда я тебя нашёл.
— В самом деле?
— Точно. А потом, взгляни на меня. Видишь, какие волдыри?
— Я как раз собиралась спросить, откуда это.
— Это от Морового Заклятия. Когда я добывал посох.
— А-а… Но знаешь, Натаниэль, больше всего меня нервирует слабость. Что, если я никогда не смогу?..
— Все ты сможешь. Вон как ты руками размахиваешь. Ещё пять минут назад ты этого не могла.
— В самом деле? Ага. Это хорошо. Ну да, вот теперь, когда ты это сказал, мне кажется, я и в самом деле стала немножко сильнее.
— Все ещё будет в порядке, вот увидишь.
— Просто это так трудно, — сказала она, — смотреть в зеркало и видеть… другое лицо. Видеть, что все так переменилось.
— Не все, — сказал он.
— Не все?
— Да. Твои глаза. Они совсем не изменились.
— А-а… — Она недоверчиво посмотрела в зеркало. — Ты думаешь?
— Ну, по крайней мере, они были нормальные, пока ты не начала щуриться. Можешь поверить мне на слово.
Натаниэль опустил зеркало, положил его на стол.
— Китти, — сказал он. — Мне надо сказать тебе одну вещь. Демоны вырвались в Лондон. После того как я отыскал тебя, я пытался привести в действие посох Глэдстоуна, но… — он вздохнул, — у меня ничего не получается. Дело не в заклинаниях. Теперь я знаю многое, чего не знал прежде. Я просто… У меня просто не хватает физических сил, чтобы подчинить его своей воле. А без посоха против Ноуды нам не выстоять.
— Натаниэль…
— Возможно, где-то ещё остались другие волшебники, живые и не одержимые. Я пока не искал. Но если мы даже сумеем собрать несколько союзников и привлечь на нашу сторону их джиннов, Ноуда всё равно слишком могуч. Посох был нашей единственной надеждой.
— Это не так. — Китти подалась вперёд (да, Натаниэль сказал правду: она уже двигалась немного свободнее. Поначалу все её тело казалось ей неловким и нескладным, как будто она двигалась не в лад со своими костями и жилами). — Я ведь отправилась в Иное Место не просто интереса ради, — с достоинством сказала она. — У тебя есть посох, а я нашла Бартимеуса. Теперь всё, что требуется, — это совместить то и другое.
Она улыбнулась ему.
Волшебник растерянно потряс головой.
— То есть?
— А-а. Мы дошли до того, что тебе не понравится.
32
Облако серы стянулось в хилый столб дыма, висящий в центре пентакля. Дым поднимался к потолку с мощью водички, журчащей в питьевом фонтанчике. В глубине столба материализовались два робких жёлтых глаза. Они встревоженно заморгали.
Пожалуй, я передумал…
В противоположном пентакле стоял темноволосый юнец, тяжело опирающийся на посох. Посох я узнал сразу. Трудно было бы не узнать: аура талисмана заливала мой круг с интенсивностью вспышки на Солнце. Моя сущность испуганно съежилась.
Плохо дело. Я слишком слаб. Не надо было соглашаться.
Заметьте себе, волшебник, судя по всему, был того же мнения. Лицо его имело восхитительный цвет снятого молока.
Он выпрямился, насколько мог, и постарался напустить на себя внушительный вид.
— Привет, Бартимеус.
— Привет, Натаниэль [93] .
Он откашливался, смотрел в пол, чесал в затылке, что-то мурлыкал себе под нос — короче, делал все, лишь бы не смотреть мне в глаза, как подобает мужчине. Хотя вообще-то и я был не лучше. Вместо того чтобы грозно вздыматься, столб дыма все норовил заплестись в какие-то причудливые косички. Наверное, если бы нас оставили в покое, я бы в конце концов связал из себя приличный кардиган или ещё что-нибудь, но после того, как мы несколько секунд этак потянули резину, нас грубо прервали.
— Ну, давайте, чего вы ждёте?!
Угадать, кто это, было несложно. Волшебник и дым нервно заворочались в своих кругах, кашляя и бормоча. Оба имели вид оскорбленный и расстроенный.
— Знаю, знаю, — сказала Китти. — Я вам обоим совсем не завидую. Но сделать это надо. Нельзя терять время.
Надо сказать, она выглядела куда живей и энергичней, чем я ожидал. Нет, конечно, она сделалась довольно хрупкой, волосы у неё поседели, кожа постарела и пошла морщинами, и тем не менее Китти была далеко не так плоха, как Птолемей. И глаза у неё остались блестящие, как у пташки, — в них отражался свет того, что они видели. Я смотрел на неё со смесью благоговения и сострадания.