Сказал, что он молился за них обеих, но…
— А еще что-нибудь было? — спросила Катя.
— Ну, потом они его вежливо попросили разрешить им осмотреть церковь и флигель в его присутствии.
— Да, они не только это будут осматривать, — Катя кивнула. — Вообще все, что более или менее подходит под стереотип.
— Какой стереотип? — спросил Мещерский.
— Ну, по таким делам, как убийства на сексуальной почве, а видимо, в случае с девушками это оно самое и есть, по делам об убийствах с расчленением жертв, строится обычно целый ряд неких стереотипов: подозреваемый — кто он предположительно может быть, его убежище, время, когда он обычно совершает преступления. В качестве убежища — ведь ясно, что он не на улице над телами издевался, — возможно, все это время проверялись все более или менее подходящие для этого места, частные дома, подвалы, гаражи. Тут поселки небольшие, дома стоят тесно — забор к забору, кругом соседи. Значит, тут больше внимания будет к строениям иного рода — заброшенным или стоящим на отшибе. Ну, например, церковь, флигель, какой-нибудь бывший амбар для сушки сетей или ангар вроде этой вот автомастерской. — Катя посмотрела на гараж, примыкавший к гостинице.
— И насколько бывает верен такой стереотип места? — спросил Мещерский.
— Верен. В принципе. Только вот вариантов всегда набирается без числа. Иначе убийцу поймали бы если не сразу после первого убийства, то уж после пропажи второй девушки наверняка.
— От стереотипов. Катя, на мой взгляд, один только вред, — сказал Мещерский. — Это как рамка шесть на девять, а фотоснимки разные бывают — три на четыре, девять на двенадцать. Вот с жертвами вообще никакого стереотипа нет — в одном случае убиты три школьницы, а в другом — зрелая сорокалетняя женщина. Ты сейчас скажешь: это разные преступления и разные преступники. Но, прости меня, Катя, такого просто не может быть.
— Почему? — спросила Катя задумчиво. — Почему ты не веришь в такое совпадение, что в этом тихом месте не могут случиться два совершенно разных преступления?
— Да потому, что здесь такого быть не может. Я не верю в роковые проклятые места, которые притягивают несчастья, как магнит.
— А в то, что где-то поблизости живет Водяной, ты веришь? А правда, где еще ему жить, как не в этом краю, где суша граничит с морем? Море слева, залив справа, а посередине пруд, как колодец, соединяющий разные миры, разные стихии.
— Кажется, легенда произвела на тебя впечатление.
— Если серьезно, Сережа, на меня произвело впечатление то, как все они рассказывали нам эти свои истории. И как слушали друг друга. — Катя взглянула на Мещерского. — Лица у всех были.., ну, как у тебя сейчас.
— — А разве нельзя предположить, что на кого-то местные сказания оказали такое сильное воздействие, что он вообразил себя…
— Сережа, ты не понял, я хотела сказать другое, — Катя покачала головой. — Когда они нам все это рассказывали, они вряд ли верили в то, что говорят, но надеялись…
— Что поверим мы? — Мещерский усмехнулся.
— Что мы все это запомним. Запомним и будем это обсуждать, и будем над этим думать. И не будем думать о другом, о главном, о чем уже с апреля, не признаваясь друг другу, думают со страхом все они: кто он? Кто же из них? Чужих-то…
— Ты хочешь сказать — это просто мираж? Эти рассказы — защитная реакция?
— Был такой случай в Химках, — сказала Катя, — в большой коммуналке, где жильцы на первый взгляд жили одной дружной семьей, была убита женщина.
Кто-то ударил ее по голове. Первым стали подозревать некоего незнакомца в кожаном пальто. О нем рассказала следователю дочка одной из соседок — якобы этот тип приходил к убитой. Потом и другие жильцы начали один за другим вспоминать этого незнакомца в кожаном пальто.
— Ну и что?
— Подозреваемый обрастал приметами, со слов жильцов был даже составлен его фоторобот. А потом оказалось, что все это фантом. Выдумки. Потом нашли и настоящего убийцу — это оказалась одна из соседок, все произошло случайно, во время ссоры. Так вот, когда жильцов спросили, почему они вводили следствие в заблуждение, все признались, что им просто непереносима была мысль, что убийца — кто-то из соседей, с которыми они столько лет прожили вместе.
Поэтому, когда девочка выдумала «незнакомца в пальто», все жильцы с облегчением подхватили эту версию: конечно, убийца чужой, пришлый человек.
— И ты думаешь то же самое? — спросил Мещерский.
— Ну, я только привела пример. И потом, по той химкинской коммуналке не гуляла старая легенда. Легенды действительно живучи, это Юлия правильно подметила. И нам, Сереженька, можно было бы отмахнуться от этих историй про Водяного, если бы…
— Если бы не Л инк?
— Нет, если бы не одна береза в здешней роще, к которой я как-то однажды ходила, кстати, по твоему совету. Старая такая береза, где, по другой сказке, живет прусский тролль…
— Но это же вообще смех.
— Но я видела мышку, Сережа, — сказала Катя, улыбнувшись, — видела, как говорит Линк, «свои собственные глаза». Крохотная такая полевочка. Но она была именно там, где сказано в сказке. Я бежала из леса без оглядки. Меня кто-то до смерти напугал. Не знаю, но кто-то там был в то утро. И если это не легендарный Кривой, то…
— Я тут тоже в первый день рано утром в окно выглянул, смотрю, кто-то шляется возле гостиницы. Высокий такой, здоровый. Я все примерял, кто же это мог быть, — сказал Мещерский, — а потом сегодня этого увидел, ну, любовника Преториус.
— Чайкина? — Ну да, это он и был. Точно.
— Да, он вроде говорил, что в то утро бродил возле гостиницы.
— Ты считаешь, что это он убил Преториус, а потом все сделал так, для отвода глаз? — спросил Мещерский.
Катя помолчала.
— Действительно, убийство этой женщины в здешний уже сложившийся стереотип происходящего никак не вписывается, — сказала она. — Серийник, охотящийся на девушек юного возраста, вроде бы не должен польститься на более старшую женщину. Катюшин, например, уже уверил себя, что эти убийства никак не связаны. Я тоже пока почти никакой связи не вижу, кроме… Ну, например, еще один стереотип — Ирина Преториус могла случайно что-то увидеть, что-то подозрительное, и поплатилась за это жизнью. Но это снова получается твоя рамка шесть на девять, к которой нет подходящей фотографии. Версия эта в принципе не объясняет ничего: как она вообще оказалась на пляже? Зачем? Почему вела себя так странно? Отчего так быстро покинула Марту и ее жениха в ресторане? И слов ее предсмертных это тоже никак не объясняет. Я все думаю, был ли в них хоть какой-то смысл? Что она хотела сказать Баркасову этим своим «Боже, у него выросла рука?».
Мещерский хмыкнул. Посмотрел на луну, точно приклеенную над остроконечными крышами.
— Водяной, он же.., плавает, — произнес он так, что Катя не поняла, это — аксиома или предположение, или шутка, — и вообще, в воде живет — рыба-рыбой. А у рыб вместо рук-ног плавники. Но на суше-то не очень с плавниками развернешься. — Он помолчал. — А Баркасов-то, он вообще что собой представляет? Ты с ним не говорила, нет? Он вроде ведь тут иногда у Базиса подрабатывает. Это, наверное, его я вчера видел тут в летнем кафе. Пивком старичок баловался. Такой… не угрюмый и не маразматик. И не глухой, кажется.