И ничего.
Только ароматы – смешиваясь и дразня обоняние, они клубились в воздухе как дым, как жертвенный фимиам…
Еще выше – третий этаж – мужская одежда, и вон там отдел «Тысяча мелочей». Ну же, воображение, давай! Это же как включить телевизор в мозгу…
Ничего.
Василиса начала подниматься еще выше – четвертый этаж, тут проход закрыт. Там наверху все закрыто – ремонт.
Она стояла на площадке лестницы между проемами, в которых крепились зеркала. Там, внизу, их давно демонтировали, залепили свободные ниши электронными табло с перечнем товаров и рекламой. А тут, наверху, зеркала еще остались – мутные, покрытые пылью.
Василиса заглянула в левое зеркало, затем в правое, увидела себя – раскрасневшуюся, с горящими от азарта глазами.
Разве я похожа на ту девку, продавщицу мороженого… нисколько… Я лучше ее и прекраснее в тысячу раз… Если включать воображение на полную катушку и выбирать себе роль в этом странном виртуале, то я, пожалуй, больше похожа на…
Тень снова мелькнула за ее спиной, и Василиса оглянулась. Маленькая, хрупкая женщина с изящной кудрявой головкой в меховом манто вышла из соседнего зеркала словно из двери… Светловолосая и темноглазая, с густо накрашенным ярко-красной помадой ртом. Она держала в руках несколько свертков с покупками, перевязанных лентой.
Василиса настолько забылась, что протянула к ней руки и…
– Вот ты где, а я тебя по всему универмагу ищу, детка.
Все исчезло. Голос Бориса Маврикьевича Шеина все разрушил. Весь этот странный, кружащий голову сон наяву.
– Что ты тут делаешь, тут грязно, там, наверху, скоро начнем ремонт.
– Я хотела все посмотреть сама, – Василиса не стала лгать ему, она ведь надеялась, что он все же сделает ей предложение и заберет ее у мужа. – Здесь у вас такие убийства…
– Ах ты, мой сыщик прекрасный. А я, признаться, встревожился. Спросил у девочек внизу, где ты, они говорят – не видели, – Шеин и правда выглядел сильно озабоченным. – Зря я тебя сюда привез.
– Нет, я получила такое удовольствие, такой драйв.
– Ну пошли, пошли, нечего тут делать.
Он взял ее за руку и настойчиво повлек вниз. Василиса подчинилась, но про себя решила, что непременно вернется в универмаг уже без него, одна – завтра за чудо-сывороткой, что так хороша для ее кожи… Она заедет за ней сюда вечером. И может быть, снова этот ни с чем не сравнимый драйв… то поразительное видение вернется.
На первом этаже у входа в парфюмерный отдел стояла Вероника Петрова и смотрела на них с Шеиным. Через минуту она уже что-то объясняла двум покупательницам.
В воздухе витал аромат – слабый, еле ощутимый, распадающийся на отдельные ноты.
Еще одни куранты в отделе часов снова пробили двенадцать раз – полдень, видимо, позорно отстали и теперь пытались нагнать упущенное время.
Катя стояла на смотровой площадке на Воробьевых горах: Москва в мареве зноя. Феликсу она велела ехать домой и успокоиться, выбросить все это из головы, принять душ, и вообще – больше никаких сеансов.
Да, да, да, больше никаких сеансов.
А то паренек свихнется.
И она вместе с ним.
И самое обидное – снова ведь ничего не прояснилось, только запуталось еще больше. В универмаге трупы, и в видении Феликса – тоже труп. В яме с водой плавает среди желтых листьев, и лица не разглядеть…
Там, в этом месте, которое видит Феликс, время застыло как студень. Там всегда пять часов, или восемь, или два… В универмаге время тоже вязкое какое-то… почти осязаемое, но там оно все же движется… Кто-то хочет повернуть его вспять…
Кто?
Чей труп в яме среди желтых листьев?
И кто тогда вернулся, чтобы снова убивать?
Вариантов времяпрепровождения субботы только два: либо домой, включить вентилятор, задернуть шторы, достать гидромассажную ванночку для ног и устроить себе послеобеденную сиесту, либо гнать на работу. Если Гущин там, а вполне такое возможно, то рассказать ему немедленно. Мы же все факты приобщаем к этому делу неофициально – рапорты патрульных… пусть и это тоже… если потребуется, она напишет еще один рапорт – мол, привлеченный мной к этому делу экстрасенс узрел следующее – и все по порядку…
Только там не было порядка.
Сплошной хаос.
Время, похожее на ученический ластик, стирающий все зыбкие границы.
Добравшись до Главка, Катя сразу же спросила у постового на КПП – Гущин здесь? И постовой кивнул: приехал после обеда, сейчас у себя.
Катя поднялась в розыск, постучала в дверь кабинета, открыла и…
Жалюзи опущены, кондиционер на полную мощность, и какая-то возня на полу, сопение, кряхтение…
– Федор Матвеевич, вы где? Что с вами?
Гущин выглянул из-за стула. Вид у него – смущенный, словно толстого мальчишку застукали за баловством. Катя никогда не видела начальника управления розыска вот в таком виде – без галстука, ползающим на коленках по полу.
– Федор Матвеевич, вам плохо?
– Тихо ты, закрой дверь! Я запереться забыл, вот черт. Осторожнее, на кальку не наступи.
Катя взглянула себе под ноги – весь кабинет Гущина, от стола для совещаний до противоположной стены, устелен тонкой бумагой с нарисованными непонятными узорами.
– Что вы делаете?
– Иди сюда, только осторожно, я еле-еле все разложил… вроде как разложил по порядку… это как чертов пазл собирать… сто потов сойдет, пока… вон туда на стул давай пока что, там свободно. Чего дома-то опять тебе не сидится?
– А я к экстрасенсу по нашему делу обращалась, – выпалила Катя.
И, боясь, как бы он не перебил ее и не сказал «этого только еще нам не хватает!», сразу изложила все. То есть почти все, кроме той фразы «открой дверь!», которую Феликс… или кто там вещал за него, его устами выкрикнул ей прямо в лицо с такой ненавистью…
Это личное…
Это долго объяснять коллеге, да и не нужно.
– Ладно, бог с ним пока, с этим парнем, что он там видел или вообразил, – Гущин, однако, выслушал ее вполне серьезно, не перебивая, – Ануфриев сегодня утром дело привез из архива.
И он коротко изложил суть. Катя только глазами хлопала – пропажа целой инкассаторской машины с золотом и платиной?!
– Вот теперь я совсем ничего не понимаю, Федор Матвеевич.
– И я мало чего. Налицо еще одно совпадение – тот электрик Ванин Сергей, проверявшийся и в марте, и в июле восьмидесятого. Он напрямую связан и с делом о пропаже ценностей. И он же отчим продавщицы Вероники Петровой, которая успешно в этом самом универмаге трудится сейчас. Я ее помню – молоденькая такая.