Эх, видел бы его сейчас кто из мышкинцев, подумал Иван Канталупов, крепко сжимая руль. Так ни в жизнь не поверили бы земляки своим глазам! А ведь год всего и прошел какой-то, с тех пор как сел он на родной пристани на тот московский теплоход. Нет, видно, не теплоход то был, а сама судьба.
А Мышкин — городок его кондовый, родина его изначальная — за это время совсем не изменился. Пристань все та же, и Волга все та же. И сын его Игореха тоже не изменился, не вырос особо даже — пацан мелкий. Жена Ольга, брошенная, покинутая, — о, та изменилась кардинально! Гордость свою женскую окончательно в землю втоптала. Звонит и звонит на его мобильный — плачет, упрекает, грозит, скандалит. Он, Канталупов, у нее теперь и сволочь, и подонок, и гад ползучий… Насчет последнего эпитета она, пожалуй, и права — дракон, он ведь и правда гад, из семейства гадов. В грязи, несмотря на все свои радужные крылья, чешуйчатое брюхо волочит.
Ничего, поползаем еще немного в этой грязи, в крови… А потом возьмем и взлетим на крыльях мечты. Ждать совсем недолго уже осталось. А препятствия, что на пути к общей цели внезапно возникли, общими же усилиями уже близки к устранению. Мимо Канталупова по неосвещенному шоссе промчалась на большой скорости машина. За ней другая. Тишину ночи вспорол рев мотоцикла. Канталупов сбавил скорость, уступая дорогу, — что ж, народ съезжается. Скоро и там, в лесу у озера, будет целая толпа, как и в том затхлом Дворце культуры завода точной механики застойных времен.
Через два километра он свернул направо — на просеку. Свет фар выхватывал из темноты длинную вереницу припаркованных автомобилей. И они все продолжали прибывать. Хлопали крышки багажников, двери. пикала сигнализация. Из машин высаживались шумные компании. Канталупов подъехал к озеру и оставил свою «Тойоту» в лесу. Темнота не пугала и не смущала его — здесь он бывал не раз и даже с закрытыми глазами мог найти дорогу к воде.
— Я бываю здесь регулярно. Подзаряжаюсь. Тут просто сумасшедшая энергетика. Чувствуешь себя на двадцать лет моложе…
— Что ни говори, а в языческих перформансах был и сохранился некий целительный посыл…
— Импульс!
— Я и говорю: посыл. Осторожнее, тут контейнер-мусоросборник.
— Девчонки, а какие сюда мужики порой на огонек заглядывают — отпад! Я зимой семинар тантры-йоги посещала. Так там одни дохляки закомплексованные. Руки потные, нервные все какие-то, зажатые, пугливые как зайцы. А тут у Брата Стефана и сестры Анны совсем другой народ. В прошлый раз я с одним таким познакомилась — так думала, что…
— А сексом обязательно заниматься?
— Ну, можешь, конечно, строить из себя пай-девочку, только…
— Да я просто спросила, ты что? Я же сама хотела…
— Ой, а свечи-то мы не забыли?
Мимо Канталупова, оживленно перешептываясь, прошмыгнула стайка молодых женщин — явно подруг.
Люди все прибывали. Казалось, в самом воздухе ночи витало какое-то странное всеобщее возбуждение, и оно нарастало с каждой минутой. В темных зарослях, не дожидаясь начала действа, уже вовсю обнимались парочки. В сумках звякали бутылки. Канталупов прошел мимо двух парней, целовавшихся взасос возле красного спортивного «Мерседеса». Тут и там в ночи мерцали оранжевые огоньки. Это возжигались свечи, их становилось все больше и больше — точно сюда, к озеру, слетелся целый рой светляков. Со всех сторон слышались приглушенные голоса:
— В прошлый раз сестра Анна говорила, что Изида смогла зачать ребенка даже от мертвого Озириса. Существуют мощные магические ритуалы, которые лечат импотенцию лучше всякой «Виагры»… Только надо послать к черту предрассудки и брезгливость.
— А мне только и остается теперь, что просить Изиду. Моего Сашку совсем простатит замучил. Я с прошлого здешнего сеанса фигурку священную привезла ему, ну у которой член-то шевелится, а он так на меня разорался… Шваркнул ее прямо в камин, идиот… Я ему говорю — я за нее триста баксов сестре Анне уплатила, это действенный амулет, ради нас же с тобой стараюсь. А он орет: «Дура набитая!» — точно это я виновата, что у него простатит…
— Тут мне рассказывали про одну бабу, жену бизнесмена. Посещала она эти мистерии. Так вот ей очень помогло — родила, представляете? Причем никакие там пробирки, никакие суррогаты не понадобились. Ну а уж если магия Изиды-Озириса моего благоверного оживить не поможет, ей-богу, буду на стороне замену искать. А что? За этим сюда многие ездят…
— А как же СПИД?
— Какой может быть СПИД на священных мистериях? Брат Стефан объяснял же нам, это все — как бы мгновенный перенос в прошлое на звездолете мироздания… Ну, и потом, либо — либо, тут уж всякий сам себе выбирает — бояться или просто на все эти страхи забить. Но вообще за все время тут никто пока ничем не заразился — наоборот, исцеление обрели, надежду…
— Знаете, я потом в нашем банке парня случайно встретила, ну, с которым мы здесь… Он так на меня глядел! Меня аж прожгло. Как все же мужики меняются, когда им есть что вспомнить…Сдавленный смешок, и еще одна женская, не в меру болтливая компания скрылась в зарослях. Иван Канталупов остановился, давая этому бабью убраться подальше с глаз долой. Сердце, как колокол, било в грудь. Он снова представил себе Ирину. Нет, нет — Дракон сказал «нет» — светлой королеве тут не место.
В ночи горели уже десятки свечей. Вспыхивали факелы, темнота отступала. Берег небольшого круглого лесного озера был заполнен людьми. В черное небо кто-то запустил флэш-файер. Двое парней пронесли на плечах большой деревянный ящик, похожий на гроб. Он был очень тяжел — доверху набит плодородной землей. В его деревянной крышке были просверлены отверстия, через которые пробивалась густая изумрудная зелень свежих всходов. По толпе прошел гул оживления. Тут и там вспыхивали все новые огни. Над озером плыл густой цветочно-цитрусовый аромат. Как обычно, собравшиеся навезли с собой массу ароматизированных аксессуаров.
— А что означает этот ящик?
За спиной Канталупова теснились вновь прибывшие. Видимо, их привез на озеро какой-то адепт-завсегдатай. Новички были сплошь молодежь — парни, девчонки. Они приплясывали, подпрыгивали на месте от нетерпения и любопытства.
— Я же объяснял вам, Люся, ящик — это сакральный символ бога Озириса, земля — это его темная сторона, всходы — прорыв из тьмы к свету. А столб-Джэд, это, так сказать, фаллический символ…
— Вон, вон его поднимают. Он встает. Я вижу! А почему он на плоту в воде?
— Вода — это квинтэссенция женского начала. А где должен помещаться вселенский бог-фаллос, как не в женской стихии?
— Простите, Самсон Аркадьевич, я не поняла…
— Вы смотрите, Люся, смотрите. Такие вещи постигаются визуально…
У самого берега в воде кипела работа — собравшиеся поднимали с помощью веревок высокий, гладко отесанный столб, увенчанный рогами, вырезанными из дерева. Столб крепился на небольшом плоту, убранном травой и срезанными ветками. Плот оттолкнули багром, и он медленно поплыл на середину озера. Несколько мужчин и женщин бултыхнулись следом в воду и уцепились за его края. В свете факелов, флэш-файеров и восковых свечей, оставленных у самой кромки воды, плот напоминал спину огромной рыбы, в которую вонзили рогатый гарпун. Рога столба-Джэда четко вырисовывались на фоне звездного неба, нацеливаясь на Млечный Путь.