— По пятницам у меня депрессия.
„Значит, не забыл, как в пятницу, в день убийства, вел себя со мной. Ладненько“, — отметила Катя.
— И за книжку тебе тоже спасибо.
— Долго еще?
— Что?
— Шаркать ножкой будешь, Катерина Сергеевна? — Он отпил томатного сока из стакана. — Ч-черт, сладкий! Кто додумался в томат сахар класть?!
— Оригинал какой-нибудь, — быстро ввернула Катя. — Сейчас сплошь одни оригиналы. В Раздольске, я вот слыхала, тоже… Никит, не делай такие странные глаза — на нас смотрят, я тебя спросить хочу: а почему вашего Гранта убили таким оригинальным способом? Твоя личная версия по этому поводу, а?
Колосов подвинул стакан сока к Кате.
— Когда-нибудь ты меня доконаешь, ей-богу, своим всезнайством, — сказал он. — Кто тебе про Гранта успел доложить?
— Про киллера, убившего Игоря Сладких? — подлила она еще масла в огонь. — Знаешь, а они мне даже сегодня ночью снились. Синие такие, как упыри: найди, воют, убийцу, разыши-и… Дело стоит того, чтобы его раскрутить, а, Никит?
Одно слово профессионала: да или нет?
— Да.
По тону, каким Колосов произнес это „да“. Катя поняла: хватит юродствовать. Дело действительно серьезное и чрезвычайно любопытное, раз уж Никита заговорил таким языком.
— Там что-то не так, Никита? — тихо спросила она.
— Да. Что-то…
— А что?
— Пока не знаю.
Они посмотрели друг на друга. У них уже встречались дела, в которых „что-то было не так“. С последним таким делом Колосов, помнится, пришел к Кате сам. То дело было страшным и памятным для обоих. И они не забыли ни его, ни тех часов, которые провели вместе, работая, как говорят в розыске, „в одной связке“. Помнится, в том деле участие Кати оказалось не таким уж и бесполезным, и Никита это отлично знал, а теперь…
— Тебе нужна статья? — прямо спросил он.
— Желательно бы. У меня в инструкции служебной записано: прославлять наши… точнее, ваши подвиги и формировать положительное общественное мнение.
— Короче: ты писать пока по этому делу ничего не будешь.
Выпытывать самостийно тоже. И путаться у меня под ногами.
— Как скажешь, начальник. До каких же пор „пока“?
— Пока я тебе не разрешу.
— А взамен что дашь? — Катя утопила подбородок в кулачки. Глаза ее медленно скользили по лицу собеседника. Он помолчал секунду.
— А взамен, если, конечно, хочешь, можешь сегодня поехать вместе со мной в Раздольск. Там кое-что новенькое.
Думаю, хватит для твоего ненасытного любопытства.
— Прямо сейчас вот? — Катя опешила от такой его оперативности.
— А у тебя неотложные дела? — Никита поднялся, составил на свой поднос ее тарелки.
— Не смей без меня уезжать — я сейчас! Мигом! — Катя ринулась вон из столовой.
Ей даже в голову не пришло взглянуть на часы — 13.00.
А до Раздольска полтора-два часа езды, да там, да обратно…
А Кравченко, между прочим, настоятельно просил ее вернуться сегодня с работы пораньше. Ну да бог с ним, с драгоценным В. А. Отплатим ему за вчерашнюю гулянку той же монетой.
Катя давно уже твердо усвоила: Колосов, так же как и Кравченко, никогда ничего не говорит и не делает просто так.
В прошлый раз он допустил ее в эту свою святая святых — оперативную кухню — потому, что посчитал полезным для себя имевшийся у Кати переизбыток воображения. Возможно, и это дело, в котором „что-то не так“, следует, по его мнению, тоже рассматривать под несколько необычным углом?
„Что же там такое? — лихорадочно размышляла Катя. — Ну заказное, ну потом этого киллера грохнули — концы в воду, так это же почти всегда так по этой категории дел бывает, что же там непонятного для Никиты?“ — Она и не подозревала, что вопрос о том, что же все-таки происходит в этом живописном уголке Подмосковья — Раздольске и его окрестностях, — вскоре станет и для нее важным. Очень важным. От ответа на этот вопрос будут зависеть жизнь и смерть.
О том, что их ждет в Раздольске, Катя не имела ни малейшего представления. Но лишних вопросов начальнику „убойного“ не задавала. Молча глазела в окно „Жигулей“: весна на исходе, а поля кругом пустые, незасеянные, поросшие изумрудной травкой — сорняком.
— Никит, а отчего на полях никого нет? — не выдержала она наконец.
— А кто тебе нужен на полях? — усмехнулся Колосов.
— Ну, крестьяне, колхозники…
— Кому надо — тот давно отсеялся. А тут у нас теперь целина. — Он свернул на проселочную дорогу. — В Раздольске хлеб, по всему видно, разучились сеять. Есть тут еще пока какое-то чахлое животноводство: буренки там — дачников молоком поить, пятачки на ветчину. А остальное все прахом пошло.
Катя, как всякая коренная горожанка, испытывала, выезжая на природу, самые сентиментальные чувства и была не прочь полюбоваться на этих самых „буренок и пятачков“ на цветущей полянке, однако никакой живности, кроме ворон и галок на проводах, им не встретилось. Колосов сбавил газ, и они внезапно вырулили на тихую дачную улицу, бравшую начало прямо из леса. Катя озиралась по сторонам: старые дачи, наверное, некоторые еще довоенные.
— Это где же мы? — поинтересовалась она.
— Половцево. — Колосов остановился у потемневшего от времени двухэтажного дома с верандой, чем-то напоминавшей фонарь. — Вот здесь убили Антипова, Катя.
По дороге в Половцево Колосов раздумывал: говорить ли ей о ране на горле Гранта? Эта подробность по предварительной договоренности с прокуратурой и судебным медиком не должна была пока нигде фигурировать. Необычную „визитку“ убийцы намеренно оставляли в тени для того, чтобы впоследствии, если розыск пойдет успешно, быть уверенными: только тот, кто упомянет в своих признаниях эту подробность — и есть настоящий фигурант по этому делу.
Колосов в душе так и не мог решить: говорить ли все Кате до конца, и вообще… Для него еще было неясно и самое главное — зачем он привез ее сюда, в этот дом, на этот участок, на заборе которого еще сохранились потеки крови? Что-то подсказывало Никите, что „Катерина Сергеевна“, возможно, окажется в чем-то полезной по этому делу. Это чувство уже посещало его однажды, тогда он послушался его и не прогадал. А может быть, все было гораздо проще: ему просто хотелось видеть Катю. Очень хотелось. Он должен был ее видеть, хоть изредка ощущать, что она — вот она, рядом, протяни руку и коснись, только… Только в этом своем желании из гордости, из какого-то непонятного упрямства он не признавался даже самому себе.
На место происшествия ему требовалось взглянуть еще раз. Так он поступал всегда, по всем своим делам. Это был его личный стиль работы, сложившийся за годы работы в розыске. Обычно он приезжал на место один и без суеты, без спешки все там повторно осматривал, стараясь представить себе картину происшедшего.