Может быть, она не пожелала бы этого, зная, как ему будет тяжело. Но ее уже не спросишь.
Время истекало с каждым мигом. Дитя быстро уходит из жизни вслед за матерью. Он слышал, что, бывало, младенец выживал, но рос ущербным, как бедняжка Одрис. Можно бороться за жизнь Дахилис до конца – но надежды на победу не оставалось. Или попытаться спасти ее дитя, наследницу. Она уходит, решать надо немедля.
Он снова взял фонарь и вышел на берег, к своей палатке. Нагое тело уже не чувствовало ледяного ветра.
Вернувшись, он зажег свечи от фонаря и развел огонь в очаге, то и дело прерываясь, чтобы подойти к Дахилис. Она не отзывалась на его заботу. Он уже не слышал дыхания и откопал в ее свертке бронзовое зеркальце. Конечно, у нее, как у всякой женщины, которая хочет нравиться своему мужчине, зеркальце всегда было с собой. Сперва оно затуманивалось, но так слабо, что приходилось держать его у самых губ. Когда блестящая поверхность очистилась, Грациллоний с яростью зашвырнул в угол бесполезный кусок металла.
Он поцеловал бы ее на прощание, но это была уже не Дахилис. На лицо Грациллоний набросил полотенце. А остальное – не надо думать об этом. Он надеялся, что сможет не думать. Надеялся на свое умение обращаться со скотом и резцами. Надеялся на свои скудные знания анатомии. Человек может только пытаться и надеяться.
Сколько у него времени? Три минуты, четыре, пять? Не больше. На столе, который он подтащил к кровати, лежали остро заточенные резцы.
V
Волны вздымались по-прежнему высоко, но ветер стих, и небо прояснилось. Едва забрезжил рассвет, на тропе, спускавшейся в Призрачную бухту, появилась Форсквилис со спутницей – молодой женщиной, плотно закутанной в теплый плащ. Она прошла через Пристань Скоттов к дому Маэлоха и ударила в дверь посохом, на набалдашнике которого была фигурка бронзовой совы. Удары эхом разнеслись в затихших скалах.
Дверь распахнулась. Рыбак не успел одеться спросонья, но держал наготове грозный боевой топор.
– Какого… – он осекся, узнав жрицу. – О, моя королева! – и, перевернул топор, пытаясь широким лезвием прикрыть срам. – Я думал… Призыва ведь не было… пираты? Королева Форсквилис!
– Мы не встречались, – размеренно проговорила она, – но ты знаешь меня в лицо, а мне говорили, что ты славишься среди рыбаков искусством и смелостью. Тебе предстоит плаванье, от которого зависит судьба Иса.
– Что? – Косматая борода дрогнула. – Повелительница, это невозможно. Взгляни сама! – он протянул руку к бушующим водам.
Глаза провидицы не отрывались от его лица. Только сейчас рыбак заметил, как она осунулась – словно после бессонной ночи.
– Надо плыть, Маэлох, – просто сказала она. – Прежде ты доставлял на Сен мертвых, но сегодня…
Маэлох замялся.
– Я слышал, что вчера королева Дахилис отправилась нести Бдение, какого прежде не бывало, и с ней – сам король. Надо привезти их обратно?
– Можно сказать и так.
– Тогда… чего там, если маленькой королеве Дахилис нужна помощь, я согласен. Но не знаю, решатся ли остальные.
– Разве они не Перевозчики Мертвых?
Маэлох покосился на спутницу Форсквилис, скромно стоявшую позади с фонарем в руке.
– Это Брига, моя служанка, – объяснила королева. – Она поедет со мной.
Маэлох с удивлением разглядывал женщину. Крепкая светловолосая девушка, явно из Озисмии. Немало таких приходило в город, чтобы за несколько лет заработать себе на приданое. Случалось, они выходили замуж за исанца или находили себе любовника. Брига свободной рукой прижимала к груди сверток с новорожденным младенцем. Лицо выражало страх и нерассуждающую покорность своей госпоже-колдунье.
– Поспеши! – подхлестнула рыбака Форсквилис. Маэлох виновато пробормотал что-то и попятился в дом – одеваться. Через минуту он появился уже одетый и бросился колотить в соседние двери, поднимая свою команду. При виде королевы ругань застревала у мужчин в горле, хотя женщина стояла неподвижно и невозмутимо, как изваяние. Привычные к ночным Призывам, моряки быстро собрались на «Оспрее». Большинство матросов жили в городе, но Перевозчикам случалось обходиться и меньшим числом.
Судно, по зимнему времени стоявшее на песке под навесом, столкнули на воду. Когда первые лучи солнца коснулись волн, все было уже готово к плаванию. Путь по бурным волнам оказался легче, чем опасались моряки. Помог прилив, а когда вышли из-за мыса, то и попутный ветер. Маэлох рискнул даже поднять парус в помощь гребцам. В хрустальном небе танцевали отблески волн. Рифы видны были отчетливо, и рулевой легко обходил буруны.
Брига скорчилась у борта, бледная от морской болезни. Она то склонялась над ребенком, то бросалась к борту в приступах тошноты. Рядом сидела бесстрастная Форсквилис. Никто не осмеливался заговорить с жрицей. Один из матросов настолько забыл о ее присутствии, что пристроился рядом облегчиться за борт. Ритуальная просьба к Леру о прощении заставила его опомниться.
– Ой, королева! Прости!
Она слабо улыбнулась.
– Ты принимаешь меня за весталку?
Моряк смущенно потер обветренные лапы.
– Надо было приготовить поганое ведро, но в такой суматохе… Мы ведь сразу вернемся, верно, королева?
Форсквилис кивнула.
– Я останусь, а остальным незачем задерживаться.
– Ты… – парень не знал, куда девать глаза. С ним говорит сама королева! – Но ведь празднества…
Взгляд провидицы был устремлен за горизонт.
– Я должна увидеть знак, начать обряд… Через день-другой за мной сможет прийти баржа.
Догадавшись, что жрица хочет остаться одна, моряк неловко отдал честь и вернулся к работе.
…Наверно, только Маэлох мог подойти к коварным камням Сена при таком волнении. Когда судно наконец встало у причала, люди в изнеможении попадали на палубу.
Форсквилис поднялась.
– Отдохните пока. Возвращаться будет легче. Ждите.
Она, не дожидаясь сходней, спрыгнула на берег и быстро направилась к Дому Богини. Голубой плащ развевался за спиной. В потоках соленого ветра кружились галдящие чайки. В прибое чуть дальше по берегу виднелись головы тюленей.
…Дверь стояла нараспашку, ставни отворены, в светлой комнате все чисто и прибрано, пол отскоблен до блеска. На кровати лежало прикрытое одеялом тело. Грациллоний сидел в кресле рядом, баюкая на руках новорожденную девочку. Малышка пронзительно кричала.
Тень Форсквилис упала в комнату, и Грациллоний поднял глаза. Бледное осунувшееся лицо выражало одну лишь усталость.
– Я привезла для нее кормилицу, – сказала Форсквилис. – Корабль ждет тебя. Здесь я все сделаю.
I
Грациллонию показалось, что его будит Дахилис. Его наполнило ощущение солнечного счастья. Сердце птицей забилось в груди. О, любимая!