Госпожа Симанская обернулась. Сзади, в распахнутой дубленке, ее догонял Борис Герц.
- Да остановись же!
- Чего тебе? - строго спросила она, глядя на его покрасневшие от мороза или от волнения гладкие, тщательно выбритые щеки.
- Ф-фу-у… - отдувался Герц. - Все на машине да на машине… ходить разучился совсем. Ты домой?
- Да. А ты как здесь оказался? Прогулка перед сном?
Борис не стал лукавить.
- Я с тобой хотел увидеться! - выпалил он, махнул рукой назад. - Машину там оставил… тебя подвезти?
- Зачем? - удивленно подняла брови Мария Варламовна. - Отсюда до моего дома недалеко.
- Ну… понимаешь… люблю я тебя, Маша! Еще со школы. Думал, прошло все, забылось. А получается - нет. Я тебя как увидел вблизи, тогда, в гостях… все внутри у меня огнем загорелось!
- До сих пор горит? - усмехнулась Симанская.
- Горит! - признался Герц. - Ни есть, ни спать не могу, Маша, - одна ты перед глазами! Я с Софой поссорился… она к маме ушла и девчонок забрала. Плевать! - Он резко повернулся и плюнул на белые от снега кусты. - Слухи ходят, Руслан в Питер уехал. Это из-за той драки?
Она пожала плечами.
- Дурак мужик! Брось ты его, он тебя не стоит. Жизнь проходит, Маша. У меня дом есть, машина, деньги. Много денег! Только зачем они, если я не могу делать то, что хочу? Махнем куда-нибудь, за тридевять земель? А, Маша?
Она печально покачала головой.
- Жениться на тебе я не могу, - поник Герц. - У меня Софа и дети. Но все остальное положу к твоим ногам - деньги, меха, украшения… только скажи! Ни в чем отказа не будет. Заживешь, как царица!
- Ах, оставь, Боря. Что за представление ты устраиваешь? Мало обо мне сплетен ходит? Костров и так гудит.
- Маша… - Герц, не понимая, что он делает, в ужасе опустился на колени на утоптанный снег. - Не губи меня, Машенька… Уедем! Хоть одну ночь проведем вместе, а там… трава не расти! Я тебе… вот… - Он лихорадочно засунул руку во внутренний карман дубленки. - Подарок приготовил. Возьми!
На ладони Бориса лежал крупный кулон с бриллиантом на цепочке из белого золота.
- Ты что? - Глаза Марии Варламовны округлились, лицо ее побледнело. - Встань, ради бога! Потом будешь меня проклинать, как Чернышев. Да и увидят…
- Пусть видят!
Из-за ствола толстой липы показалась чья-то фигура.
- Ба! Господин Герц! - воскликнул молодой офицер, отряхивая от снега полы шинели. - Вы ли это? Не ожидал! И на коленях? Не боитесь брюки дорогие испачкать? Небось сотни три «зеленых» стоят? Или больше?
Борис вскочил, мучительно краснея и покрываясь потом; рука с зажатым в ней кулоном безвольно повисла.
- Вершинин? Ты что - следишь за мной?
- Маша, - не обращая более внимания на Герца, сказал Сергей. - Вы решили продать свою любовь этому Иуде? За тридцать серебреников?
Мария Варламовна вспыхнула, побежала прочь, поскользнулась… и упала бы, не подхвати ее сильная мужская рука. Это был Андрей Чернышев.
- Господи! - задохнулась она. - Что вы все здесь делаете? Сговорились?
Она заплакала. Слезы замерзали на ее щеках. У Чернышева на скулах заходили желваки.
- Кто тебя обидел? - сквозь зубы процедил он. - Опять этот щенок?
Майор повернулся и посмотрел, как Герц и Вершинин, жестикулируя, выясняют отношения. Одинокий прохожий шарахнулся от них, перешел на другую сторону аллеи, от греха подальше. Вековые липы стояли в лунном безмолвии, взирая на суету людскую.
- Выходи за меня, Маша, - сказал Чернышев. - Руслан уехал, бросил тебя. Он чужак, не наш. Напрасно ты с ним связалась!
- Будешь меня учить? - Мария Варламовна вырвала свою руку, сделала шаг назад. - Это ты ворвался в мой дом, обозвал меня сукой?
- Прости… сам не понимаю, как я мог. Вырвалось. Больше такого не повторится, клянусь! Но… это произошло у Зориной. К тебе в дом я не врывался.
- Врешь! Все ты врешь. Уходи… - горько вздохнула Маша. - Вы мне сердце на части рвете.
- Выходи за меня замуж, - повторил Чернышев. - Руслан - чужой, залетный. Он не вернется. Борька Герц на тебе не женится. А Вершинин - мальчишка совсем, птенец желторотый… куда ему? А не отступится, так я его убью!
Он улыбнулся одним ртом, жестко, решительно.
Госпожа Симанская повернулась к нему спиной и пошла по лунной аллее. Ей было жарко под шубкой, несмотря на мороз. Чернышев не стал ее догонять. Пусть подождет напрасно своего Руслана, подумает. Глядишь, и согласится.
Майор был уверен, что Талеев уехал в Санкт-Петербург навсегда. В Кострове ему больше делать нечего.
- Я дал Руслану Кирилловичу понять, что не видать ему Маши, как своих ушей! - прошептал он, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру. - Не видать!
Москва
Менеджер по рекламе фирмы «МиМ» не сообщил Всеславу ничего интересного. Да, они размещали свои странички в газетах и некоторых журналах спортивной тематики, но господин Мартов не имел к этому отношения.
По просьбе сыщика служащий принес перечень печатных изданий, с которыми сотрудничал отдел рекламы, - ничего похожего на «Эхо» или «Эру» там не нашлось.
«Поеду к старикам Мартовым, - решил Смирнов. - Может быть, им что-нибудь известно».
В квартире на Каланчевской улице пахло лекарствами. Лаврентий Васильевич, в очках на орлином носу, в теплой меховой жилетке, выглядел постаревшим лет на десять. Он пригласил сыщика в гостиную. Плотно задернутые шторы почти не пропускали света, у дивана горел маленький светильник. Анастасия Юрьевна, худая, с гладко причесанными седыми волосами, что-то вязала. Было слышно, как постукивают спицы. Она подняла от вязания бледное, измученное лицо.
- К нам гость, Стасенька, - мягко сказал профессор Мартов. - Я пойду, приготовлю чай.
Она покорно кивнула, отложила в сторону спицы.
- Вы нашли того, кто убил Феликса? - спросила она, и ее подбородок задрожал.
- Ищу, - кивнул Всеслав. - Вот, пришел к вам за помощью. Не припомните, ваш сын не собирался заняться журналистикой? Статью написать, например?
- Феликс давно отошел от чего-либо подобного… Уж скорее Тарас взялся бы за перо. Они оба променяли литературу на… бизнес, превратились в торгашей. Никогда не думала, что мой сын…
Мартова достала из рукава носовой платок, вытерла слезы.
- Знаете, бывает всякое, - предположил сыщик. - Забросишь какое-нибудь увлечение, а потом вдруг снова потянет. Ностальгия по прошлому или по юности… по чему-то светлому, забытому.
В глазах Анастасии Юрьевны мелькнул проблеск интереса.