На столе звякнуло. Вероника сказала доброжелательно:
– Илья Юрьевич освободился. Можете зайти.
Конон оглядел меня с головы до ног, буркнул:
– Все худеешь?.. Тебе-то зачем? Это мне б сбросить лишний десяток кэгэ… Или хотя бы пять… Как идут дела?
– Две трети игры сделано, – отрапортовал я.
– Ты садись, садись. В самом деле? Дивно, я по новостным сайтам вижу, что почти все опаздывают почти вдвое. Лады, со следующего месяца добавляем жалованье… Над чем пашете сейчас? Ролик сделали?
– Вступительный? Нет пока…
Он подумал, сказал недовольно:
– Я опять, как тот бедуин из Сахары… но лучше вообще не делай эти дурацкие ролики! Неужели есть идиоты, что смотрят?.. Я всегда пропускаю. Как только начинается эта замедленная тягомотина, я тут же стучу по пробелу. Мне байма нужна, а не тупейшие мультики!
Он морщился, мучился от мысли, что вот он, тупой и грубый финансист, навязывает свою волю тонким и одухотворенным творцам, а я молчал и посматривал с симпатией. Хвалить хозяина вроде бы нельзя: либо сочтет подхалимом, либо что-то заподозрит, а то и вовсе сядет на голову, но, если честно, мне почти никогда не удается досмотреть вступление до конца. В самом деле, по ящику всегда в изобилии мультиков – ярких, красочных, динамичных, сделанных профессиональными мультипликаторами умело и со вкусом. А здесь программисты, какого бы класса они ни были как программисты, лезут со свиным рылом в калашный ряд…
– Нам всем нужна байма, – ответил я дипломатично. – Мы примем вашу рекомендацию, Илья Юрьевич.
Его серое лицо чуть просветлело, я не стал упираться, хотя, конечно, пусть думает, что мы действуем под его нажимом. Тогда в другом чем-то не станет настаивать.
– Это ж не каприз, – сказал он, защищаясь. – Ролики… это ж пятое колесо, зонтик рыбе!
Я кивнул.
– Вступительные ролики делают либо программисты, что мечтают бросить работу по созданию байм и перейти на телестудии, либо те, которые делают автомобили похожими на кареты. Мы же, люди Интернета, делаем байму для двадцать первого века.
Он пристально всмотрелся в мое лицо, в самом ли деле я согласен или же просто подчиняюсь денежному мешку, сказал почти просительно:
– И еще…Плюньте на все эти уровни сложности! Ну, там «очень легкий», «просто легкий», «средний» и так далее, вплоть до «супермена».
Я смотрел на него со все большим уважением.
– Почему? – спросил на всякий случай.
– А фигня все это, – заявил он. – Всякий нормал проходит на самом легком. Кроме совсем уж отвязных придурков. Мазохистов всяких. А нормальному человеку интересно как раз пройти, посмотреть уровни, а не стучаться лбом по стенам в первом же лэвеле…
– Согласен, – ответил я, – как скажете, Илья Юрьевич.
Взгляд его стал совсем подозрительным, сказал внезапно:
– Что-то слишком легко соглашаешься!
– Вы говорите дело, Илья Юрьевич, – ответил я почтительно, но так, чтобы он думал, что я просто покоряюсь силе. – Да, вы правы…
Он опустил кулак на столешницу, острые глаза не отрывались от моего лица.
– А сам ты, – сказал он вдруг, – ролики планировал? Только честно!
Я пробормотал:
– Ну, Илья Юрьевич, это нечестно с вашей стороны.
– Нет, ты скажи!
– Ну, не планировал…
– А уровни сложности?
– Да на фиг они…
Он коротко и зло расхохотался:
– Ох и мерзавец же!.. Как скажете, Илья Юрьевич, будет сделано, Илья Юрьевич!.. Деспоту они, видите ли, покоряются.
Но его лицо смягчилось, расплывалось в довольной улыбке, что угадал правильно, что у него есть вкус и чувство меры, которым обделены даже большинство профессионалов, разработчиков игр.
А при чем здесь профессионализм, ответил я ему молча. Профессионализм нужен в составлении условных значков, из которых байма, а не в оценке самой баймы. Любой зритель может оценивать телефильм, ничего не зная о работе оператора и тем более об устройстве телевизора. Делать уровни сложности – все равно что в книге замарывать часть букв. А в фильме отдельные куски монтировать «вверх ногами» или «лежа на боку»!
– Спасибо, – поблагодарил я искренне и начал подниматься. – Так я пойду?
– Иди, – разрешил он. – Успехов!
– К… черту, – сказал я опасливо.
В голове стучали остренькие молоточки, а мысли скользнули уже в сторону от баймы. Честность и порядочность – являются ли ценностями в наше время? Не стали ли подонки, трусы и обманщики в наше время героями и объектами для подражания? Уже открыто, а не втихушку, как всего лишь десяток-другой лет назад?
Когда один обманывает другого… подумаешь, пустячок, но ведь обманутый перестает после этого доверять и другим людям?.. Потому и множатся адвокаты. Но мир усложняется, возможностей для обмана все больше, каста адвокатов разрастается намного быстрее всех остальных, скоро весь мир должен быть населен одними адвокатами… Абсурд?
Я уже взялся за ручку двери, по ту сторону – Вероника, юная, чистая, светлая, а за моей спиной этот лесной кабан, перед которым не устоит даже медведь, а я вот такой… раздвоенный, одной ногой в двадцатом веке, а другой…
Я повернулся к Конону. Он уже забыл о моем существовании, что-то черкает в блокноте, хотя перед ним стоит раскрытый ноутбук, голову наклонил, я вижу только седую щетину, у матерого кабана именно такая, лицо в тени, но чувствую, как он сжат, словно граната перед взрывом.
Когда язва, то, говорят, в желудке печет огнем. Язва от нервов, как и все остальные болезни от нервов, один триппер от удовольствия, но у меня развивается что-то жуткое, похуже язвы. В животе тяжело и холодно, словно проглотил гренландский айсберг. Этот жуткий холод из желудка идет по жилам по всему телу, сжимает сердце страхом, а кровь остывает до того, что в жаркий день начинаю стучать зубами.
– Илья Юрьевич, – сказал я отчаянно, – я дурак, конечно… Не мое это дело – ваши парижские тайны. Но мы с вами – баймеры, а остальные… остальные нет. Я вам поставлю секретный блок, который будете знать только вы. Один. Хорошо?
Он вскинул голову, смотрел в мое лицо так, словно измерял толщину моих костей. Его собственное выражение лица не изменилось. То ли толстокож, то ли старая партийная выучка. Такой и перед нацеленными в грудь стволами расстрельного взвода не дрогнет ни одним лицевым мускулом.
– Вообще-то я привык доверять людям, – ответил он медленно. – Команду я подобрал надежную… Не первый год вместе. Это ты для меня… и для всех – новенький.
Он его слов пахнуло таким холодом, я ощутил тяжесть в желудке, словно проглотил еще один айсберг.