Теперь уже все слушали внимательно, не перебивали. Я видел обращенные в мою сторону взгляды. Антон отодвинул клаву, повернулся в нашу сторону.
– Так вот, – продолжал я, – в Интернете до такого общения часто не доходит. Почему? Да все потому же, что перед тобой буквы, а не живой человек. Вот взял этот неведомый ник «Подонок» или «Сраный Козел» и что-то там пишет на форуме. Но я, как человек с нормальной психикой, просто не кликаю на таких мессагах, что естественно. Просто даже не открываю для чтения. Ну не хочу я слышать речь подонка или сраного козла! И сам ему не отвечу. Да, может быть, он взял такой сраный ник из неведомого мне чувства протеста, но я этого не узнаю, так как в контакт не войду, а попытки сраного козла вступить в контакт со мной сразу же пресеку. Ладно, я не бог весть какое сокровище, но точно так же этот сраный козел потеряет и многих достаточно чистоплотных людей, которых явно не хотел бы потерять. Я объяснил доступно? Достаточно доступно? Или надо еще и кол потесать на голове, орехи поколоть?
Антон одобрительно кивнул, Гриць опустил голову, соглашаясь, но Сергей явно завелся, возразил:
– Ты сам говорил о штампах, которые тормозят… что-то там тормозят! А сам? Не тормоз?
– Штампы, – согласился я. – Ассоциации. Это как закрепленные уроки, чтобы их не проходить снова, а, опираясь на них, идти дальше. Не все ассоциации верны, тем более – не всеохватывающи. Но они уже закрепились. К примеру, свастика – это фашистский знак… сколько бы ни говорили о ее древности и солярности, сам когда-то на этом горел, скифы – причерноморские кочевники, хотя есть даже спортивные лодки-скифы, французы – бабники, а штурмовики – это… тоже понятно. Это не значит, конечно, что с этими определениями надо смириться, но, называя свастику солярным знаком, которому десять тысяч лет, надо быть готовым к длительным объяснениям. В Интернете ты не сможешь каждому новичку объяснять происхождение своего ника… особенно если он не просит, и придется смириться с тем, что твой ник понимают… как понимают. А понимают всегда в общепринятом смысле, и это не зависит от уровня интеллекта или образования. Выйдите на улицу и опросите встречных: старых, молодых, тупых и высоколобых: как они понимают слово «засранец», «сраный козел», «идиот»!
Сергей некоторое время зло пожирал меня глазами, кулаки сжаты. Я даже представил, что от меня останется, если таким кулаком да в мою непрочную челюсть. Затем со стороны Сергея послышался шумный выдох. Его твердые губы раздвинулись в хмурой усмешке.
– А ты злой, Андрий!.. Тебе это кто-нибудь говорил?
– Да вроде нет, – пробормотал я.
– Так вот я говорю, – сообщил Сергей злорадно. – Злой, как наш Барбос.
А Гриць сказал:
– Кто у нас Барбос, пояснять не надо?
Мою победную улыбку сдуло как ветром. Козаровский незримо присутствует везде.
И все же, когда вышел из караулки, на душе малость скребло. Не слишком ли обидел охранников? В большинстве хорошие ребята, для них компы в новинку, а я вот так свысока… С другой стороны, чем больше настучу им по головам, тем меньше им обломают рогов другие…
Ведь при входе в Сеть всегда стоит проблема ника. Зря новички относятся к этому несерьезно. Если мой друг, которого я хорошо знаю, в Интернете назовется «Засранцем» или «Придурком», я все же буду с ним общаться и на улице, и на сайтах, хотя время от времени и буду доставать, чтобы сменил ник.
Другое дело, когда на форуме ко мне обратится некий «Засранец» или «Идиот». Все, что я о нем знаю, это пока только этот ник, а этот ник понятно каким образом настраивает. Либо обругать, либо игнорировать. Раньше ругался, теперь сразу холодный игнор. Таким образом, этот «Засранец» сразу отсекает немалый процент людей, которые с ним в контакт не войдут. А в самом ли деле лучше те, кто будет с ним общаться? С ними удобнее и проще, но лишь потому, что они подлинные засранцы и придурки… Нет, ребята побурчат, но потом сердиться перестанут. Конон подбирал людей психически устойчивых… Таким можно даже пульты баллистических ракет доверить.
Говорят, самое обидное – это когда твоя мечта сбывается у кого-нибудь другого. Похоже, что у меня это становится навязчивой идеей… Вероника. Не знаю, даже не в постель тащу, как-то в моих горячечных видениях эти сцены отсутствуют, а больше какие-то схватки на мечах, когда я рублю гадов направо и налево, закрывая ее широкой спиной, а потом подхватываю могучей дланью к себе на коня и уношусь галопом…
Или же луплю из двух ракетных бластеров, а она привязанная к жертвенному столбу, вот-вот ее не то сожгут, не то скормят, смотрит на меня с мольбой и надеждой, но я разношу гадов на куски, а потом одним движением рву ее цепи как паутину, выворачиваю столб и с ревом швыряю в последних из уцелевших врагов. Вероника потрясена, а я ее не то на коня, не то в ракетный катер с радужными крыльями…
Я вздрогнул, едва успел вывернуть руль. Мимо пронеслось что-то синее, я только успел увидеть перекошенное побелевшее лицо с выпученными глазами.
Мне почудился тающий в морозном воздухе разъяренный вопль:
– Крепче за шоферку держись, баран!
Обдало холодом. Тело напряглось, я ощутил, что уже несколько секунд несусь, видя не заснеженное шоссе, а зеленое поле, по которому идут крохотные человечки с мечами в руках, а за ними ромейские наемники тащат катапульты с греческим огнем. Конструкторы машин слишком заботятся об удобствах. Усталый на работе человек в машине сразу расслабляется. Если пьяный-то как раз и не сядет за руль – вдруг да ГАИ остановит, а усталый надеется, что как-то доедет… На самом же деле от усталых катастроф всегда больше.
Я щипал себя за бок, бил по колену. Со злостью подумал, что хорошо бы на руке вот тут под пальцем такую кнопочку. Нажмешь – из сиденья высунется игла, кольнет в задницу. Хорошо кольнет.
Я включил мобильник, сказал, не отрывая рук от руля:
– Нинель, это я, Андрий. Скорее скажи какую-нибудь гадость, а то засыпаю за рулем…
– Чо-чо?
– Дорогая, мне надо проснуться…
– Ну, Андрий… Если я скажу, ты от злости выскочишь на встречную полосу!
– Там пусто, – сообщил я. – Все нормальные спят.
– Так чего меня будишь?
– А ты где?
– В офисе, ессно. Тут Костомар такой сценарий забабахал! Горецкий долго слюни пускал, а сейчас уговаривает бросить академство и перейти книжки строгать.
Я ощутил, что в голове проясняется.
– Подожди еще минут пятнадцать, хорошо? Я заеду к вам. А потом тебя завезу домой.
Нинель промурлыкала:
– Да мне и здесь на диване неплохо: одна нога здесь, другая – там…
– Что, собираешься спать там?