– Из Аргентины, – едва слышно проговорила Люба. – Да, все будет именно так. А как может быть по-другому? Ты предлагаешь мне сейчас признаться папе, что я много лет обманывала его, что Колю выгнали из института, что в армию он пошел не по своей воле, что он вор и картежник, что он обделывал с какими-то бандитами какие-то грязные делишки и что последние пять лет он не работал за границей, а был в бегах и в конце концов его убили? Я так должна поступить?
Сказала – и обмерла. Впервые за эти несколько дней она произнесла вслух это страшное слово: «убили». Ее сына убили, ее Коленьку, ее сыночка, ее золотого мальчика, ее кровиночку. Ей стало не по себе. Показалось, что вот теперь, после того как она сказала, Николай умер по-настоящему.
– Знаешь, Тома, а мне стало спокойнее, – сказала Люба. – Я больше не волнуюсь за Колю, не думаю о том, где он, что с ним, не голодает ли он, не болеет ли, не страшно ли ему, не одиноко ли. Я больше не думаю о том, найдут его или нет. Все уже случилось. И теперь я точно знаю, что ему не больно, не холодно и не страшно. Ему было пятнадцать, когда я всерьез начала за него беспокоиться. А сейчас ему тридцать пять. – Она сделала паузу и добавила: – И всегда будет только тридцать пять. Двадцать лет я думала о нем день и ночь, ни на минуту не забывая, ни на секунду не расслабляясь. Двадцать лет я волновалась, постоянно ожидая каких-нибудь гадостей, каких-нибудь известий, я боялась, что он попадет в милицию, что его снова изобьют, что он опять окажется в больнице с побоями и переломами, что его втянут в какую-нибудь авантюру, что он что-нибудь украдет. Двадцать лет беспрерывного ежечасного напряжения! Последние пять лет я знала, что его ищут, чтобы убить, и все время думала об этом. А вот теперь все это закончилось. И я смогу жить спокойно. Да, мне больно, мне горько, но мне спокойно. То, что я говорю, наверное, звучит ужасно, да?
Тамара обняла ее, прижала к себе.
– Бедная моя Любанечка, – приговаривала она, гладя сестру по спине, – маленькая моя девочка.
Люба заплакала, не разжимая губ, чтобы не застонать. За стеной грохотали взрывы, командиры что-то выкрикивали, и вряд ли отец услышал бы, даже если бы она зарыдала в голос, но она все равно старалась производить как можно меньше шума.
– Наверное, когда Гриша умер, тебе было тяжелее, – сказала она. – Ты же от него не видела ничего, кроме радости. И потом, он погиб внезапно, ты не была готова к его смерти, а я готовилась много лет.
– Знаешь, – улыбнулась Тамара, – когда Гриши не стало, я весь первый год думала о том, что больше никто никогда не скажет мне, как сильно меня любит. И только через год я спохватилась. Поняла, что мы горюем не о человеке, который ушел, а о себе. Ты права, тому, кто ушел, не плохо, не холодно, не голодно, не больно и не страшно. А вот нам, оставшимся, и больно, и горько, и страшно, и одиноко. Мы не покойника на самом деле оплакиваем, а себя, оставшихся без него.
– Гриша часто говорил тебе, что любит?
– Каждый день раз по десять.
– Надо же, – задумчиво проговорила Люба. – Я только сейчас подумала о том, что Родик никогда мне этого не говорил.
– Как – никогда? – удивилась Тамара. – Что, совсем никогда?
– Совсем.
– И даже когда женихом был?
– И тогда тоже.
– И когда предложение делал? Неужели не сказал?
– Нет. Я даже не помню, чтобы он как-то специально делал предложение. Просто мы вместе решили, что поженимся.
– И что, в первые годы после свадьбы тоже не говорил, что любит?
– Нет. Странно, правда?
– Ничего странного, – решительно отрезала Тамара. – Все люди разные. У одних есть потребность это говорить, а у других ее нет.
– Да нет же, я не об этом. Странно, что я только сейчас об этом подумала. Интересно, Лизе он говорил, что любит? Или еще какой-нибудь женщине.
– А ну-ка прекрати немедленно, – рассердилась Тамара. – Что еще за мысли? При чем тут Лиза? Ее уже давно нет в Родькиной жизни, и выброси ее из головы. Она тебе не соперница.
– Не могу, – Люба покачала головой. – Я все время о ней помню. Конечно, я молчу, не задаю Родику лишних вопросов, если он сам не заговаривает о ней, не попрекаю прошлым, но я все время помню об этой женщине и ее детях. И знаешь, я ведь до сих пор ревную. Он со мной не спит, но с кем-то же он должен спать, ему ведь всего пятьдесят шесть. Я думаю об этом, и мне неприятно. Я дура, да?
– Конечно, дура, – сердито отозвалась Тамара. – Разве тебе об этом нужно думать?
– А о чем? – беспомощно спросила Люба.
– Тебе нужно думать о том, как выжить после Колиной смерти.
– И как? Как мне выжить?
Она снова заплакала.
– Поменяйте мебель, сделайте ремонт, чтобы ничто не напоминало о Коле. А еще лучше – купите новую квартиру, если средства позволяют. Ты сейчас у себя дома постоянно будешь натыкаться на вещи, которые напоминают тебе о Кольке. Его комната, его диван, его диски, его одежда, его книги. Тебе будет больно каждую минуту, ты просто не сможешь находиться дома. Переезжайте. Это тебя отвлечет.
– Думаешь?
– Уверена! Вы с Родиком будете подыскивать новую квартиру, будете ездить смотреть варианты, потом затеете там ремонт, начнете выбирать мебель, покупать утварь, технику, шторы и все такое. Этой головной боли вам хватит на год, и это еще хорошо, обычно бывает дольше. Вот давай помечтаем, – воодушевленно продолжала Тамара, – сколько комнат вам нужно, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Люба моментально включилась в обсуждение. Тамара обладала завидной способностью заражать окружающих своим энтузиазмом.
– С учетом папы и тебя?
– Для начала нас не учитывай, папа отсюда не двинется. Считай только себя, Родика и Лелю. Какие помещения тебе нужны, чтобы жить легко и счастливо?
«Мне нужно, чтобы Коля был с нами и чтобы с ним все было в порядке», – подумала Люба, а вслух сказала:
– Нужна общая гостиная, большая, просторная, и кухня тоже большая, и столовая, чтобы не кормить людей в кухне. Ты же знаешь, Родик часто приводит гостей, из-за этого у нас в комнате стоит большой стол, и нам там совсем не повернуться. Это самое главное.
– Хорошо. Давай дальше.
– Комната Лели. Наша спальня. И кабинет Родику, чтобы он поставил туда свой компьютер и спокойно работал. Да, еще хорошо бы два санузла, чтобы у Лели была своя ванная. Вот и все.
– Да, – рассмеялась Тамара, – невысоки у тебя запросы.
Люба с недоумением посмотрела на сестру.
– А что еще нужно? Я вроде бы ничего не забыла.
– Себя ты забыла, дурища! А тебе самой кабинет не нужен? И компьютер тебе тоже не нужен? Ты вон по выходным работаешь, да и в будни допоздна задерживаешься, а все почему? Потому что дома тебе некуда поставить компьютер. Ты его поэтому и не покупаешь.