Я-то к собакам привыкла и уже не замечала, какие они жуткие дворняги и как плохо воспитаны, а вот артистическую натуру Вольдемара они здорово расстроили. Поскольку наш самолет немного опоздал, Белка со Стрелкой немного набезобразничали, и в комнатах стояло ни с чем не сравнимое амбре. Не успели мы привести квартиру в порядок, а Вольдемара – в чувство, как заявился Кротов и прямо с порога начал сыпать новостями.
– Мила вовсе не дочь своего отца, – дико вращая глазами, заявил он.
– Скажите, а откуда такие сведения? – пожала плечами Мариша.
– Нет, вы не понимаете, он думал, что он отец, а на самом деле все анализы показали, что отец другой. Никогда не догадаетесь, кто именно.
– Говори толком, – приказала ему я. – Ничего не понимаю.
– Очень просто, Милина мать сказала Аполлону, что Мила от него. Он не поверил, она отвела его в центр установления отцовства при НИИ генетики. И анализы показали, что Мила и в самом деле его дочь.
– Ну так и хорошо, – сказал Вольдемар. – Честно говоря, мне муж Ирины Юрьевны никогда не нравился, трезвым я его не видел ни разу, а несколько раз он напивался, как это, да, в стельку, при гостях разгуливал по дому без штанов, покачиваясь и напевая что-то про усталую подлодку и разбивая хрупкие предметы на своем пути. От такого отца вряд ли мог получиться нормальный ребенок, а Мила была красавица, я всегда считал, что она в мать пошла. Хотя и от законного отца в Миле тоже что-то было.
– Так бывает, когда долго живешь под одной крышей с человеком, то поневоле перенимаешь какие-то черты, – сказала я, с тревогой посматривая на Маришу, но она была занята какими-то своими мыслями и не замечала меня.
– Вот почему Аполлон столько возился с Милой, – сказала она. – Родственные чувства руководили. И мы совершенно напрасно подозревали его в гнусных намерениях. Благородной души оказался человек. Воспитывал незаконную дочь, а многие и своих кровных отпрысков бросают на произвол судьбы.
– Ну, он не очень-то ее и воспитывал, – заявил Кротов, усаживаясь за стол, где Мариша разогревала котлеты, заботливо приготовленные мамой перед отъездом и сложенные в кастрюле в холодильнике. – Он с ней познакомился, когда ей уже исполнилось пятнадцать.
– Да, а что же было раньше?
– Не знаю, может быть, муж Ирины Юрьевны был жив и пытался участвовать в воспитании девочки. Но ему не очень это удалось, потому что Мила уже в четырнадцать начала чудить. И ее мать, не веря в возможности своего мужа, помчалась к настоящему отцу девочки, чтобы тот повлиял на ребенка своим родительским авторитетом.
– Насколько я поняла, это и у него не очень получилось, – сказала я.
– Но он пытался, – заступилась за Аполлона Мариша. – А где, говоришь, делали экспертизу? И что у них там могла быть за экспертиза пятнадцать лет назад?
– Вот, я на всякий случай сделал копию результатов анализов и захватил ее с собой. Знал, что вам будет любопытно посмотреть. А есть мы будем?
– Будем, – сказала Мариша. – Заслужил.
Когда мы поели и оставили мужиков мыть посуду (благо, воду уже дали) и убирать со стола, то сами отправились на совет.
– Что-то мне эта экспертиза подозрительна, – сказала Мариша. – Очень уж бумаги сильно смахивают на мой диплом гадалки и белого мага. И чего эта Ирина Юрьевна столько времени жила себе спокойно, сама не дергалась, Аполлона не тревожила, а тут вдруг ее прорвало? В деньгах Аполлона семья Милы вроде бы не нуждалась.
– Это ты так считаешь, а богатым все мало, – возразила я.
Вольдемар, нагло уклонившийся от мытья посуды из-за того, что у него от нашей воды якобы начинается зуд и крапивница по всему телу, нарисовался на пороге.
– Знакомая фамилия, – сказал он, прочитав заключение. – Откуда я могу ее знать? Определенно из прошлой жизни. Врач Головина… Головина, Головина. Нет, не могу вспомнить.
– Говоришь, знакомая фамилия? – насторожилась Мариша.
– Вспомнил! – воскликнул Вольдемар. – Только никакого отношения к медицине та женщина не имела. Она была председателем какого-то месткома в каком-то ведомстве. Очень властная и неприятная баба. Я ее встречал пару раз в доме у Милиных родителей, мерила меня таким взглядом, что я леденел и радовался, что на дворе не пятидесятые годы.
– Странное совпадение, – сказала Мариша. – У разведчиков есть правило: простых совпадений не бывает, они обязательно что-нибудь да значат. Предлагаю поехать прямо в этот институт.
Кротов успел разделаться с посудой, и мы поехали. Полностью институт назывался НИИ генетики и растениеводства. Последнее слово в связи с целью нашего приезда меня несколько насторожило. Из старых сотрудников тут осталось всего несколько человек, которые помнили Головину. Но где она сейчас работала, они не знали. Мы показали им бумаги с анализом, но все они дружно заверили, что никогда в их институте подобных анализов не делали.
– Спросите у Коровкиной, – посоветовал нам престарелый кандидат наук, когда мы в четвертый раз отвлекли его от питья кофе. – Она в лаборатории.
В лабораторию нас не пустили, но женщину вызвали. На наше счастье, она помнила Головину и даже имела домашний телефон последней. Тут же, из института, мы позвонили по этому номеру.
– Я хочу поговорить с вами по поводу Елиной Милославы, – сказала Мариша.
– Милочки? – удивился женский голос на другом конце трубки. – А что с ней случилось?
– Ее убили, – хмуро сказала Мариша.
Головина помолчала, а затем спросила:
– А вы кто?
– Милиция, – еще более мрачно ответила Мариша.
– Тогда я не понимаю, каким образом…
– Нужно уточнить некоторые сведения, – перебила ее Мариша. – Или вы хотите, чтобы мы вас вызвали к себе повесткой?
– Нет, нет, – испугалась женщина. – Приезжайте.
Она продиктовала нам свой адрес. В уютном тихом квартале, где стоял ее огромный дом-корабль, мы были уже через полчаса. Даже не верилось, что неподалеку находилась станция метро «Проспект Просвещения» с ее шумом и многолюдьем. Во дворе было очень спокойно. В квартиру было решено отправить Кротова и меня. Дверь нам открыла невзрачная тетечка с седенькими волосками, забранными на затылке в тощий хвостик.
Мы с Кротовым прошли следом за хозяйкой в маленькую кухню с узким окошком, сквозь которое, по-видимому, даже в яркий солнечный день едва просачивался свет. А уж сейчас и говорить не приходилось.
– С Ирой я не виделась уже много лет, – без предисловия начала Головина. – А уж с Милочкой и того дольше. Знаете, она ведь была наркоманкой. Что Ира ни предпринимала, все было впустую. Мила упорно возвращалась к своим наркотикам. Ира была вынуждена продать почти все свои драгоценности, чтобы оплачивать лечение в больницах. У нас ведь наркоманами занимались не слишком охотно, никаких лекарств не было, все приходилось доставать из-под полы. Ира страшно поиздержалась.