— Расстроишься, — ответил он с жутким спокойствием. — Что бы ты ни говорила… расстроишься.
— Нет, если это тебя защитит.
— Меня защищать не надо.
— Надо, будь оно проклято! — закричала я.
Подалась к нему, стукнула кулаками по груди, не в силах больше сдерживать чувства.
— Ты не понимаешь? Я должна тебя защищать. Если с тобой случится что-то… случится по моей вине — это меня убьет. Это. Меня. Убьет. Я не переживу. Не переживу, если с тобой что-нибудь случится. Это меня убьет!
Я умолкла. Мы встретились глазами.
Сет ничего не ответил. Он просто смотрел на меня. И я поняла, о чем он думает. Поскольку сама думала о том же. Только что я подтвердила сказанное Хью. Признала справедливым беспокойство Сета. Страдать предстояло не ему. Мне.
Он осторожно взял меня за руки, отвел их от своей груди. Попятился, поднял вещи с пола, начал одеваться. Я, оцепенев, осталась на месте.
— Сет, — выдавила я. — Я не то хотела сказать.
— Все в порядке, Фетида. — Не глядя на меня, он застегнул брюки. — Я понимаю. Прости. Прости мою настойчивость.
— Нет-нет, я…
— Все в порядке, — повторил он.
Голосом безучастным. Ровным. Неестественно спокойным.
— Правда. Просто… мне нужно уйти. Думаю, так будет лучше для нас обоих. Видит Бог, у тебя хватает забот и без меня.
К глазам моим подступили слезы.
— Я не хотела…
— Знаю, — сказал он.
Одернул на себе тенниску, взглянул на меня наконец.
— Но мне и вправду… надо уйти. Поговорим как-нибудь… позже.
Он поднял руку, словно собираясь коснуться моей щеки, но тут же опустил ее. Вздохнул, попрощался и ушел.
Я какое-то время еще стояла, не в силах пошевелиться. Сердце будто облили кислотой, так оно ныло и горело. Потом оцепенение отпустило. Колени подогнулись, я осела на пол. По-прежнему нагая, не чувствуя холода, подтянула колени, уткнулась в них лицом. Что я наделала?.. Часть меня требовала бежать за ним, умолять вернуться, сказать, что мы займемся любовью и все будет, как он захочет. Другая — гордость и благоразумие — удерживала на месте.
Та самая часть, что не позволила мне пойти за Эндрю в тот день, когда мы поссорились из-за черной чумы. Я отпустила его и старательно избегала встречи после этого. Когда чума добралась-таки до городка, епископ мой уехал одним из первых. А с ним — и я, и все остальные домочадцы. Спрятаться от болезни на самом деле было негде — точно как в «Маске красной смерти». И все же некоторые места были безопасней других. Епископ, выбирая лучшие, выжил.
Прошло несколько месяцев, я окончательно устала от Джеффри и решила, что пора двигаться дальше. Получила разрешение от архидемона переехать во Флоренцию, выбралась тайком однажды ночью из дому и отправилась в долгое путешествие. Городок, в котором мы жили прежде, лежал по дороге. Я оказалась там через неделю.
Зачумленную местность современные люди представляют себе не совсем верно. Груды мертвых тел на улицах… Так было далеко не всегда. Европа пережила в конечном итоге черную чуму, цивилизация не погибла. Земля возделывалась, строились дома, рождались дети.
Городок казался просто тише и унылее, чем в былые времена. Заглянув в церковь, Эндрю я там не увидела, и старик, копавшийся в церковном саду, сказал, что он отправился в квартал бедняков, навестить кого-то из прихожан. Там я его и нашла, в доме пивовара. Маленьком, тесном и грязном. Где ютилось большое семейство — сам пивовар с женой и восемью детьми и двое его братьев. Больны были все, кроме жены, которой Эндрю и помогал за ними ухаживать.
— Сесили? — спросил он изумленно, стоя на коленях у кровати мальчика-подростка.
Сердце мое затрепетало от радости и облегчения. Жив. Остался, боролся с болезнью и победил.
Я опустилась на колени рядом с ним. Жена пивовара, поившая маленькую дочку, смущенно на меня покосилась. Пусть не в шелках и бархате, к их сословию я все же не принадлежала, и как обходиться со мной, ей было непонятно.
— Вы живы, — сказала я. — Я так беспокоилась. Боялась, что не увижу вас больше.
Он одарил меня прежней мягкой улыбкой, и я увидела, что морщинок вокруг глаз у него прибавилось. Ответил:
— Богу пока не угодно было нас разлучить.
Я посмотрела на мальчика. Думала, Эндрю кормит его, но тут поняла, что он вершит последнее таинство. Рубахи на ребенке не было, на шее и под мышками виднелись предательские бубоны, которые и дали чуме имя. Обычно она уносила людей за неделю, но мальчик был так изможден, словно умирал годы. Глаза блестели от жара, и нашего присутствия он, похоже, уже не сознавал.
Горечь подступила к горлу, я отвела взгляд. Встала, сказала Эндрю:
— Заканчивайте… я подожду вас снаружи.
И вышла из дома — туда, где царили свет и тепло, а не смерть.
Через некоторое время Эндрю вышел тоже. Спрашивать у него, умер ли мальчик, я не стала. Задала другой вопрос:
— Сколько человек выжило? Из тех, ради кого вы остались и рисковали жизнью… сколько?
Он пожал плечами.
— Три четверти. В семьях, где были совсем маленькие дети и дряхлые старики, — половина.
— Половина, — ровным голосом повторила я. — Не так уж и хорошо.
— Если хоть один выжил благодаря мне, это очень хорошо.
Я заглянула в его безмятежное, исполненное уверенности лицо, вздохнула.
— Спорить с вами бесполезно.
Он улыбнулся. Я вздохнула еще раз.
— Могу ли я помочь?
Улыбка пропала.
— Не шути с этим, Сесили.
— Я и не шучу. Скажите, что нужно делать.
Так я и стала вдруг сиделкой в маленьком провинциальном английском городке. Честно говоря, никаких особых способов борьбы с чумой в те времена не имелось. Содержать больных в чистоте, кормить и поить их — вот и вся помощь. Остальное было в руках иммунной системы и — если верить Эндрю — Бога. Когда мои подопечные переступали черту, из-за которой не возвращаются, я, не в силах смотреть, как они уходят, предоставляла их Эндрю и его молитвам. И все же случалось иногда, что они возвращались — те, кого я оставила. Поневоле поверишь во вмешательство свыше. Я и верила… пока не заболел Эндрю.
Началась болезнь исподволь — с жара, с болей, но оба мы прекрасно знали, что это означает. Тем не менее он работал, пока хватало сил. Когда же слег, я забросила всех остальных пациентов и занималась только им.
— Нужно и другим помогать, — сказал он мне как-то. — Не беспокойся обо мне.
Лицо его исхудало, покрылось пятнами, лимфатические узлы набухли, но в моих глазах он все равно был прекрасен.