Мистер Линкольн пишет: «Всем народам Британских островов. Великая война наконец завершилась. Годы розни между нашими странами подошли к концу. Отныне провозглашен мир, и я всем сердцем желаю, чтобы он был долгим и благополучным. И в стремлении к этому, уверяю вас, мы хотим подружиться со всеми вами. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне сообщили, что в Вашингтоне собирают делегацию и очень скоро она присоединится к вам в Лондоне. Ей надлежит встретиться с вашими лидерами, дабы позаботиться о наискорейшем восстановлении в Британии демократического правления. Мы протягиваем руку дружбы с самыми добрыми намерениями и от всей души надеемся, что вы примете ее во имя нашего общего процветания». Подписано Авраамом Линкольном.
Добрую минуту британские политики хранили молчание, осознавая важность этого заявления.
Только Дизраэли понял все тотчас же, улыбнувшись самыми уголками рта и чуть поджав губы над руками, сложенными домиком.
– Мистер Фокс, генерал Шерман, позвольте задать небольшой вопрос, просто для ясности? – Шерман кивнул в знак согласия. – Спасибо. Все присутствующие согласны с вашим президентом, ибо все мы сторонники демократии. Фактически говоря, мы наслаждаемся ею под благожелательным правлением королевы Виктории. Так почему же монархия в этом письме не упомянута ни словом? Является ли это умолчание намеренным?
– А уж об этом вам судить самим, – резко отозвался Шерман, не желая ввязываться в дискуссии в подобный момент. – Вам следует обсудить это с делегацией, которая прибудет завтра.
– Протестую! – внезапно взъярился лорд Рассел. – Вы не смеете попирать наш образ жизни, наши традиции…
– Ваш протест принят к сведению, – холодно бросил Шерман.
– Вы проповедуете демократию, – невозмутимо обронил Дизраэли, – но все-таки правите силой оружия. Вы заняли этот дворец, а королеву изгнали на остров Уайт. Двери нашего парламента заперты на замок. Это ли ваша демократия?
– Это продиктовано крайней необходимостью, – вступил Фокс. – Позволит ли мистер Дизраэли напомнить, что как раз его страна первой вторглась в нашу. Теперь развязанная вами война окончена. Наши войска не задержатся в этой стране ни на день дольше, нежели необходимо. Написанное мистером Линкольном совершенно недвусмысленно. Как только в Британии установится демократия, мы радушно примем вас как партнера по мирному сосуществованию. Надеюсь, с этим все вы согласны.
– Мы определенно не согласны… – начал лорд Рассел, но генерал Шерман не дал ему договорить:
– На сегодня достаточно. Спасибо за посещение.
Политики разразились бессвязными протестами. Спокойно отреагировал только Дизраэли: отвесив Шерману легкий полупоклон, повернулся и вышел. Как только все ушли, начальник штаба Шермана полковник Соммерс внес стопку документов, срочно требующих его внимания.
– Тут есть что-нибудь важное, Энди? – поинтересовался Шерман, уныло взирая на солидную груду бумаг.
– Все, генерал, – ответил полковник Соммерс. – Но некоторые важнее прочих. – Он выудил из стопки листок. – Генерал Ли доносит, что в центральных графствах все враждебные действия прекратились. Боевой дух на высоте, но провизия на исходе не только у войск, но и выделенная для пропитания штатских ирландцев.
– Вы с этим разобрались?
– Так точно, сэр. Связался с корпусом квартирмейстеров, как только заработал телеграф. Поезд с провизией уже отходит из Лондона.
– Отличная работа. А это? – Шерман помахал телеграммой, которую Соммерс вручил ему только что.
– Это от наших постов на демаркационной линии, расквартированных под Карлайслом.
Судя по всему, они остановили поезд, – правду говоря, всего лишь локомотив с единственным вагоном, – шедший из Шотландии на юг. Пассажирами оказались генерал Макгрегор, утверждающий, что он командующий вооруженными силами Шотландии, а также политик, некий Кэмпбелл, якобы председатель Шотландского совета. Я связался с редакцией «Тайме», и там их личности подтвердили.
– Доставьте их сюда как можно скорее.
– Я так и подумал, что вы этого пожелаете.
Велел отправить их сюда с почетным эскортом специальным поездом. Наверное, он уже в пути.
– Славно сработано. От генерала Гранта вести были?
– Он докладывает, что оккупация Саутгемптона прошла без жертв. Возникли проблемы с флотом, но они не стоят даже упоминания. Генерал прибудет в Лондон в течение часа.
– Я хочу увидеться с ним, как только он появится. Есть еще что-нибудь важное?
– Надо подписать кое-какие приказы.
– Давайте. Чем скорее я покончу с бумажной работой, тем лучше.
Джон Стюарт Милл прямо не находил себе места. Перелистал груду бумаг, лежавших перед ним на столе, потом сбил их в аккуратную стопку и отодвинул прочь. Стены просторной, шикарной комнаты были сплошь увешаны портретами давно почивших английских королей. За высокими окнами раскинулся безукоризненно подстриженный парк Букингемского дворца. Сидящий с противоположного конца стола для совещаний генерал Шерман подписал последние приказы, захлопнул папку и бросил взгляд на стенные часы.
– Что ж, я вижу, наши гости не столь пунктуальны, как следовало бы ожидать. Но они придут, можете не сомневаться, – беззаботно проговорил он в надежде рассеять беспокойство экономиста.
В ответ Милл блекло улыбнулся.
– Да, конечно, они не могут не понимать, насколько важна эта встреча.
– А если и не понимают, вы их наверняка просветите на сей счет.
– Приложу все силы, генерал, но вам надлежит уразуметь, что человеком действия меня не назовешь. Мне куда уютнее за письменным столом, нежели на словесном ристалище.
– Вы недооцениваете собственные способности, мистер Милл. В Дублине вы заставили политиков плясать под свою дудку. Когда вы говорите, они умолкают, чтобы не упустить и крупицы вашей мудрости. Вы отлично справитесь.
– Ах да, но то было в Дублине, – в голосе Милла звучало отчаяние, на лбу выступили бисеринки испарины. – В Ирландии я говорил то, что слушатели мечтали услышать всю свою жизнь. Я показал им, как они наконец-то могут править собственной страной. Этот предмет не мог не увлечь их. – Тут Милл сдвинул брови; на лицо его набежала мрачная тень воспоминаний о более свежих событиях. – Однако моих соотечественников чрезвычайно оскорбило мое прибытие в Дублин. «Тайме» дошла до того, что назвала меня предателем родины и собственного сословия. Остальные газеты – как бы это сказать? – негодовали сверх всякой меры, фактически призывая на мою голову проклятья…
– Мой дорогой мистер Милл, – спокойно увещевал его Шерман, – газеты существуют для того, чтобы распространять тиражи, а не распространять правду или взвешивать аргументы обеих сторон. Знаете, несколько лет назад, прежде чем я вернулся к прерванной воинской карьере, я какое-то не слишком долгое время был банкиром в Калифорнии. Когда же мой банк развалился в трудные времена, начали раздаваться возгласы, что меня надо вымазать дегтем и обвалять в перьях, а еще лучше – сжечь на костре живьем. Не обращайте внимания на газеты, сэр. Их зловонные миазмы подымутся из клоаки и будут развеяны свежим ветром правды.