– Ну и что ты узнала? Что Васильев сначала не любил жену, а потом вдруг исправился и стал пылким супругом? И что это нам дает?
– Надо подумать… А еще мне Полина фотографию этой самой Раисы показывала. Честно скажу – будь у меня такая гнусная внешность, я бы самолично в прорубь бросилась! Представьте – нос баклажаном, рот вообще не поймешь где, а глаза так нежно друг на друга смотрят! – снова завелась Любочка, но Зинаида ее перебила.
– Ты-то видела, а мы вот даже и знать не знаем, как она выглядела! Ты хоть фотографию догадалась стащить у этой своей… Полины?
Любочка только виновато пялилась в половицу и дула малиновые губы.
Глянув на соседку, Зинаида печально вздохнула – ну где такой кого-то отыскать? Хорошо, что хоть мужичонку себе присмотрела, все не зря съездила. А вот преступник… Ну и правильно, а чего же она хотела? Чтобы большие деньги вот так легко давались? Их надо потом отработать и, как там говорится, кровью? Вот уж чего бы не хотелось… И без того уже что-то сильно кровищей попахивает, даже жутко делается. Вот Ульяна кое-что узнала, и где она теперь? Того и гляди, какой-нибудь доброволец и ей – Зинаиде – петлю на шею приладит… Господи, как трудно жить!
Все думы Зинаиды так четко отпечатывались на ее лице, что сердобольная Степанида Егоровна потихоньку утянула дочурку в свою комнату, и уже через пять минут они обе снова появились в кухне, только теперь у них в руках дрожали какие-то бумажные листы.
– Вот, Зин, глянь, – припечатала листы к столу Степанида Егоровна.
– Что это?
– Это… так сказать, фоторобот! – гордо объявила соседка и пояснила: – Я Любку-то заставила бабенку ту, Раису, обрисовать, ты ж говорила, что ни разу ее не видала, так вот, теперь у нас есть ее портрет!
На листе добросовестно был выведен овал, кривая загогулина на месте носа, маленькие точечки, надо думать, отображали глаза потерпевшей, а рот явно был срисован с дождевого червяка. Зато великолепно удалась шея – длинная, изогнутая, Любочка даже не поленилась нарисовать бусы, как на новогодней елке. Ушей и вовсе не было, такими мелочами художница себя не обременила, равно, как и бровями. Рядом с этим листом лежал еще один, где портрет был повторен с точностью до мелочей.
– А второй зачем? – глупо спросила Зинаида.
– Ты чего? Это вот – Раиса, а вот это портрет Полины, на всякий случай я сделала набросок, вдруг пригодится. Кстати, я понимаю Васильева, не зря он возле нее круги описывал, – Полина просто красавица!
Зинаида недоверчиво посмотрела на соседок, но, похоже, те и не собирались ее разыгрывать. Однако Зинаида, вероятно, ни черта не смыслила в высоком искусстве, потому что на ее взгляд обе дамы на картинах Любочки были одинаковы, как две копеечные монеты. С чего Любовь Андреевне взбрело в голову утверждать, будто одна из них писаная красавица…
Размышления Зинаиды прервал приход Федула и Петеньки. Вероятно, оба мужчины где-то уже успели закрепить знакомство, потому что заявились в обнимку, язык у Федула безбожно заплетался, а Петенька и вовсе только идиотски улыбался и преданно пялился на нового друга.
– А вот… и м-му! Ни фига! Не так! А вот… и м-мы-ы! – объявил Федул и скинул Петеньку на руки подбежавшей Любочке. – Стол уже накрыли? А т-т-то и уй-ти м-му… м-м-ожем!
Федул Арнольдович врал. Уйти он уже никуда не мог. Он даже стоял с трудом, и если заботливая Любочка утащила свое сокровище к себе в комнату, то ничейный сосед так и шатался возле входной двери, боясь ступить шаг и рухнуть на глазах у изумленных женщин. Неизвестно, сколько бы его качало, но дверь вдруг распахнулась и швырнула Федула в жаркие объятия Степаниды Егоровны.
– Ох и ничё себе! А у вас, а у вас, а у вас гуляночка?! – радостно удивился ввалившийся зять Зинаиды – Саша.
– Ой! Зинк, ты глянь! Хи-хи! Каждой бабе сегодня по мужику досталося!! – по-детски обрадовалась Степанида Егоровна, таская Федула по всему коридору, не зная, куда его притулить. – Зин, слышь, а может, мне его туда… в ванную пока?
– Складируйте у порога, – холодно бросила Зинаида и побрела на кухню.
Похоже, мыслить в этом доме ей так и не дадут.
Посиделки за столом продлились до самого утра. Сначала женщины дружно кормили Сашу, потом его поили, потом стали укладывать спать. Спать у тещи Александр категорически отказывался, был пьян до невменяемости, рвался домой, кричал, что ему не хочется быть окольцованным зятем, а вовсе даже напротив, он скучает по Настеньке, по жене чисто конкретно, и по всем женщинам в целом! После чего громадный зять рухнул на пол рядом с Федулом, у порога, аки дракон на страже прекрасных принцесс, и разразился богатырскими раскатами.
– Девочки… теперь тихонечко… на носочках… по комнатам… – прошипела Зинаида, но тут же могучая тумбообразная нога Сашеньки с силой рубанула груду мусора, и несчастный Федул оказался заживо погребенным в развалах бумаги и старого тряпья.
– Люба! Степанида Егоровна! Давайте разгребать! – кинулась на помощь соседу Зинаида.
– И куды несет? Ты куды это рвесси? Слышь, как тихо стало? – раздирая рот в зевоте, спросила Егоровна. – Я так думаю, и твово зятька тоже засыпать нужно. Помереть не помрут, откопаются, а храпу меньше будет.
Зинаида критически оглядела спящих в коридоре и пришла к выводу, что старушка права, к тому же спать хотелось невыносимо. Любочка, добрая душа, тапочком аккуратненько принялась скидывать бумажки на лица храпунов, но вдруг наклонилась и обиженно отвесила челюсть.
– Ну вот! Меня заставляли рисовать, будто я вам Пушкин какой-то, а у самих фотография этой Раисы в мусоре валяется!
– Чья фотография? – переспросила Зинаида.
– Дай-ка! – схватила Степанида Егоровна. – И чаво? Простая газетенка, где тут тебе Раиса?
– Так я ж и говорю – в газете фото Раисино! Вот оно. Вишь, чего тут написано: «…А также господин Васильев Д.И. с супругой…»
– Степанида Егоровна, позвольте газетку! – не церемонясь, вырвала из рук соседки Зинаида потрепанный лист. – Так говоришь, вот это и есть Раиса? Ага… Да тут и галочка рядом с ней поставлена… А для чего же галочка?.. А может… Вы знаете, что это значит? Это значит…
Дальше Зинаида не стала раскрывать перед женщинами своих мыслей. Надо было все обдумать, все взвесить, выводы могли быть преждевременны…
– Зинк, ну чего тама? – теребила Степанида Егоровна соседку, которая застыла монументом. Соседушка хотела было снова утянуть Зинаиду на кухню, дабы под рюмочку чаю разобраться в новой проблеме, но та была неумолима.
– Все! Давайте спать. Все разговоры утром. А кстати, чья это газета?
– Не моя! – в один голос ответили мать и дочь.
– И н-н-не м-моя! – отгреб мусор с лица зятек Сашенька. – Слышь, Федул! Твоя газета?! Помер ты, что ли? Я спрашиваю – газета твоя?! Ты ваще газеты читаешь?! Хорош храпеть, Арнольдыч!! В последний раз спрашиваю – твоя газета, ботаник?!!